Как и прежде, торговцы свои товары раскинули хаотично, кто во что горазд. Если ряды у них и получились, то весьма свободные. Кто-то соорудил подобие палатки, вроде толстой тетки, предлагавшей разное шитье. Иные ставили телеги без лошадей — так сделал, например, один дед. Хлипкие, тонкие колеса едва выдерживали груз из головок сыра. Сыр лежал вповалку прямо на солнце, над ним кружилась мошкара и мухи. Мимо этого “стенда” я почти пробежал — с такого лакомства срать будешь дальше, чем видеть.

Самые зажиточные ставили настоящие павильоны. Чаще всего они приезжали с “командой”, которая в короткие сроки этот павильон и слаживала. Это даже вызвало у меня небольшой “привет” из прошлого

которое одновременно и будущее, хихи.

потому что у нас тоже есть такие дома, которые складываются из панелек. Жить там не то чтобы очень круто — тепло такой материал держит хреново, поэтому зимой без обогрева замерзнешь на хер, как актер Джек Николсон в одной кинокартине. Зато строятся они быстро и стоят дешево. Не настолько дешево, чтоб я на свою ставку заводского рабочего мог позволить, но все равно не баснословную сумму. При желании можно потянуть, особенно если займ взять у Госбанка на пару-тройку лет.

В этих же павильонах жить и не требовалось. Хотя в некоторых можно было бы. Как, например, в том, куда нас послал Афанасьич. Неизвестный мне Федул явно страдал комплексами, потому что из своей торговой лавки он настоящую пряничную избушку сделал, черт возьми. В глаза бросились резные ставенки, украшенные рисованными цветами. Того и гляди, щас распахнутся, а оттуда пойдет телепередача “В гостях у сказки”. И сам павильон симпатичный, тщательно выбелен, а изнутри музыка играет — кто-то тренькает на балалайке или мандолине. Но когда ставенки все же открылись, то явили нам хозяина в окружении всякой всячины.

Сам Федул, толстый мужик в широком темно-зеленом кафтане с воротником, как только завидел нас, расплылся в довольной, добродушной ухмылке. Ухмылка сразу мне не понравилась. Слишком ровные и крепкие зубы. Деревенские с такими не ходят. Там если ты до двадцати пяти почти всю верхнюю челюсть в целости сохранил, уже считаешься завидным женихом.

— Ну, с чем пожаловали ко мне, гости дорогие? — поинтересовался Федул, — отовариться желаете?

— Возможно, когда-нибудь, — не стала спорить Софа, — но не сейчас.

— Ага, — подтвердил я, — товарищ Федул. Мы к вам, так сказать, от поставщика. От Григория Афанасьевича. Товар принесли, на реализацию.

В тот же момент ухмылка пропала. Никогда не думал, что так бывает, но за какое-то мгновение его лицо стало совсем другим. Только что перед нами с Софой сидел веселый толстяк, любитель пончиков, жареных в масле, расстегаев с капустой — и тут же он превратился в прожженного торгаша. У нас любили таких называть “акулами капитализма”. И регулярно пропесочивали их на передовицах газет. Эти акулы всегда плавали где-то в западном полушарии, а когда к нам, в советские воды, заплывали, то получали от пролетариата кулаком в рыло.

Разумеется, это было вранье. Вранье чистой воды. И все об этом знали, включая тех, кто печатал газеты.

Федул смерил нас с Софой пристальным взглядом (стало неуютно, как будто тебя просвечивают до кишок под микроскопом), почесал шею в красных пятнах и сказал:

— От Гриньки? Что ж, тогда прошу ко мне, потолкуем.