— Ты его любишь?

— Нет, не думаю. Точно не знаю.

Габриель откинулась на подушки. Ее лицо было умиротворенным. Она улыбалась. Фрэнсис испугалась, что Габриель слишком переволновалась, потому что она долго лежала молча, но когда старая женщина опять заговорила, было видно, что все это время она размышляла.

— Говорят, большое несчастье — выйти замуж по любви, — заметила она. — Говорят, это дурной тон. Кто же это сказал?.. Думаю, это народная мудрость. Очень верно. Ты видела Филда еще раз той ночью?

— Да, он поднялся ко мне в комнату сказать, что мы все еще помолвлены и что Роберт собрался прогуляться.

— Он поднялся в твою спальню?

— Да, дорогая.

Старая Габриель оглядела ее худенькие плечи, и ее лицо, которое могло быть жестоким, приняло такое выражение, как будто она услышала нечто крайне неприличное.

— Совсем как горничная, — сказала она. Фрэнсис мрачно посмотрела на нее и с вызовом передернула плечами. Это было похоже на перестрелку через столетие.

Огонь в камине разгорелся, и горсть пепла высыпалась на каминную решетку. В комнате было тихо, потому что дверь была обита толстой тисненой кожей, но даже в этой святая святых дома была слышна необычная суматоха, царившая в передней, и это ставило их лицом к лицу с проблемой, которую нужно было безотлагательно решать.

— Мы должны телеграфировать Мэйрику, — как бы самой себе сказала Фрэнсис. — Это первое, что мы должны сделать.

— Мы должны поговорить с полицией, — резко прервала ее миссис Айвори. — Мы должны выяснить, что им уже известно. Это жизненно важно. Если они захотят подняться сюда, я их приму, но напомни им, пожалуйста, что я уже очень стара.

Последнее замечание, казалось, ее саму несколько развеселило, и Фрэнсис, глядя на нее, гадала, насколько Габриель понимает весь ужас, всю катастрофичность сложившейся ситуации.

— Что с Филлидой? — спросила Габриель. Она равнодушно смотрела на Фрэнсис, и это опять напомнило о непрочности проницательного, но, увы, угасающего ума. У девушки опять земля ушла из-под ног.

— Я оставила ее с Доротеей, дорогая, — мягко сказала она. Разве ты не помнишь? Я уже тебе говорила.

Пока она ждала ответа, в комнату ворвался шум голосов под окном, и на нее опять повеяло кошмаром той ночи, кошмаром непрочности ее собственного положения. Габриель была ненадежной союзницей.

— Ты мне говорила? Возможно, говорила, — Габриель думала совсем о другом. — Я должна от нее избавиться. Думаю, что уже избавилась. Я велела Доротее вызвать ей доктора. Бедняжка Филлида. Эти жалкие нежизнеспособные женщины! Не подашь ли ты мне зеркало, дорогая? Что там происходит на улице?

Последнее требование прозвучало решительно и энергично, и Фрэнсис выглянула в окно. Она посмотрела вниз на узкую тропинку, ведущую во дворик под арку между домом и Галереей. Окно находилось прямо над черным входом, и именно оттуда слышался шум. Массивная фигура миссис Сандерсон, экономки, стояла внизу на каменных плитах. Ветер трепал ее передник и юбки, открывая перекрученные чулки.

В грудь экономки уткнулось изящное плачущее создание в голубом костюме. Фрэнсис с трудом узнала Молли, младшую горничную в доме. Молли громко всхлипывала, модная шляпка сбилась на затылок. На эту не эстетичную сцену взирал степенный молодой человек в штатском и в полицейских ботинках. В обеих его руках было по чемоданчику и ими он постепенно оттеснял женщин назад в дом.

— Плачьте дома, — с неунывающей бодростью истинного лондонца повторял он. — Плачьте дома у плиты, как настоящие христианки. Идем, идем. Умницы, умницы. Уведите ее, мадам. Сейчас же уведите ее.