– Итак, господа, чем обязан вашему визиту? – уселся напротив гостей учитель.

– Иван Степанович, я думаю, вы уже знаете о кончине Нехотейского, – аккуратно начал Павел.

– Да, увы, увы, бедный Николай Михайлович, – кивнул Снегирёв.

– Мой друг, Константин Алексеевич, сейчас участвует в дознании обстоятельств гибели господина Нехотейского. Насколько я понимаю, по долгу службы вы достаточно близко общались с Николаем Михайловичем. Прошу вас, расскажите, каким он был человеком.

– Ох, ну что вы, «довольно близко» – это не про наше общение с Николаем Михайловичем, – махнул рукой Снегирёв, но от Черкасова не укрылось, как нервно забегали глаза учителя. – Все наши сношения носили исключительно профессиональный характер. Боюсь, не смогу рассказать ничего, представляющего интерес для следствия.

– Полно вам, Иван Степанович, – чуть наклонился в сторону коллеги Руднев. – Никто в гимназии не прослужил дольше вас и нашего «цербера»-Амплеевича, но он ничего полезного нам не расскажет, ибо считает, что учитель, который кричит на учеников и угрожает им всеми карами небесными – это настоящий учитель. Он и мысли не допускает, что Нехотейский был, простите мне мою откровенность, неприятным и не совсем порядочным человеком. Я доподлинно знаю, что вы с Нехотейским не сходились во взглядах. Все, что вы можете нам рассказать о нём, никаким образом Николаю Михайловичу уже не повредит, но может помочь полиции изобличить убийцу. Прошу вас, Иван Степанович.

Снегирёв ссутулился и некоторое время молчал. Константин уже хотел предложить другу уйти, но тут преподаватель, не поднимая глаз, тихим голосом произнес:

– Вы не представляете, что за человеком был Нехотейский. Он не был всего лишь неприятным и не совсем порядочным, нет. Он был страшным человеком. Злым. Я не знаю, откуда взялась эта его черта, когда она появилась. Я просто знаю, что он ненавидел весь мир. Всех и каждого. Это какая-то иррациональная ненависть. Он был мертвецом внутри, понимаете? Он ненавидел окружающих потому, что они, в отличие от него самого, были живыми. Этот человек не знал любви, дружбы, привязанности, радости. У него была только ненависть. И пороки, которые он удовлетворял.

Голос Снегирёва окреп, он поднял голову и теперь смотрел прямо на сыщика и его друга, переводя глаза с одного на другого. В его взгляде был отчаянный блеск человека, смертельно напуганного, что его не поймут или не воспримут всерьез.

– Павел Сергеевич, я думаю, вы знаете, почему отставили предыдущего директора гимназии и пригласили вашего патрона. Результаты учащихся были удручающими. А знаете, почему? Потому, что Виноградову не было дела, до того, что творилось в гимназии, он был удовлетворен своей позицией, и теми благами, которая она давала. А всем заправлял Нехотейский. Вы понимаете? Как может быть учителем человек, который ненавидит детей? Как?! Половина учеников показывала дурную успеваемость потому, что этот человек не мог их ничему научить, да и не мог вызвать хоть малейшее желание учиться. А те, кто подходил к экзаменам с хорошими оценками, в подавляющем большинстве, были бездарями с богатыми родителями. Они с радостью платили Нехотейскому, а тот уже выбивал из других преподавателей хорошие баллы для нужных учеников. Те же, кто имел талант, но не имел денег, бесконечно третировались. Вы не представляете, чего стоило им пробиться и преуспеть в таких условиях. Лешенька Остроумов, например! Он окончил учебу в прошлом году и поступил в Казанский университет! Гениальный мальчик! Помяните мое слово, мы еще будем говорить о нем, как о выдающемся ученом! Но как же его ненавидел Нехотейский…

– То есть он обложил всех учеников поборами? – пораженно спросил Павел.

– Ну, не всех, конечно, – махнул рукой Снегирёв.