– Ты горбатого тут мне не лепи, гуляка, – не поддержал веселья собеседник. Руднев уже понял, что из двоих его тюремщиков этот был главным. – Тебя из окошка хорошо было видно, как ты тут ходил, разнюхивал. Так что, расскажешь? Аль помочь тебе?

«А что я теряю?» – подумал Руднев.

– Я здесь из-за Нехотейского. Я коллега его, из гимназии. Нашел записку, где он на этот дом указывает. Думал, может помогу чем расследованию?

– Вот, курва! – ругнулся Потап. – Слышь, Сенька, он даже дохлый продолжает гадить!

– Помолчи! – шикнул главарь. – Не верю я тебе, милчеловек, ну да не важно это. Слухай сюда. Крови на нас нет, и брать грех на душу мне не охота. Но будешь ерепениться – не обессудь. Коль жизнь дорога – делай, как я сказал. Посиди денек тут с нами, тихо. Потом отпустим. Понял?

– Предельно! – не покривил душой Руднев. Вновь раздался скрип половиц. Павел понял, что сейчас кляп вернут на место, и поспешно спросил: – Так вы братья Жихарёвы? О вас весь город гудит, что мол вы Нехотейского убили!

– Вот, значит, как? – голос Сеньки прозвучал недобро.

– Ага, – Руднев осознавал, что подбирать слова нужно очень аккуратно, поэтому продолжил. – Но вы сами мне только что сказали, что крови на вас нет. То есть, вы его не убивали?

– Вот те крест! – пробасил из темноты Потап. – Нам это ни…

– Пасть закрой! – рявкнул Сенька. – А чего такой любопытный, учитель?

– Да понять пытаюсь, как вы в его доме оказались?

– Не его это дом, а наш! – зло прошептал Жихарёв. – На шкиц тянуло твоего Нехотейского. Таких к себе домой солидный господин таскать не будет. Вот и башлял он, за хазу и девок. Должок за ним вырос. Так что сам покумекай, живой он нам нужен был. А теперь – цыц!

И кляп вернулся на место.

***

Руднев пытался дремать, но ничего из этого не вышло – мешали путы и кляп. Он не знал, сколько прошло времени, пока не увидел, как сквозь прикрытую дверь в соседнюю комнату начинает слабо пробиваться свет. Павел понял, что сидят они в сенях, чтобы не маячить перед окнами. Здесь все еще царил полумрак, но Руднев уже мог разобрать очертания Жихарёвых у противоположной стенки. Сенька дышал мерно, привалившись к углу – видимо, дремал. Глаза Потапа поблескивали в полутьме, значит учитель оставался под присмотром.

У Руднева было столько же оснований верить братьям, сколько у них – его истории. С другой стороны, врать братьям тоже было незачем. А вот в то, что его действительно отпустят, Павел не верил. В лучшем случае, оставят здесь, с кляпом и веревкой, а там уж выберется, или умрет от удушья или голода – уже не их забота. Значит, нужно было придумать, как бежать. К сожалению, все козыри были на руках братьев. В честной драке он их не одолел бы и один на один, а уж пытаться справится с двумя, пока руки связаны за спиной – и думать нечего. Перехитрить? Но как? Вряд ли они согласятся еще раз достать кляп, да и в голову ничего не шло. Оставалось рассчитывать либо на честность бандитов, либо на проведение.

Проведение, в лице квартального надзирателя Юрия Софроновича Гороховского, оказалось быстрее. Дверь в сени распахнулась после могучего пинка. На пороге возник Гороховский с револьвером в руке. Дремавший на лавке Сенька вскочил, заспано моргая, но Потап, зарычав, словно медведь, сразу же рванулся на полицейского. Однако Юрий Софронович не собирался деликатничать с Жихарёвыми. Револьвер рявкнул дважды – и Потап рухнул на пол, не добежав до квартального.

– За брата удавлю! – отчаянно крикнул Сенька.