|
Пристань в будний день всегда шумная и многолюдная. Подниматься к центральной части четыре версты по Петропавловскому спуску в хорошую погоду было бы одно удовольствие, если бы не пыль. Она здесь повсюду. Спасают от нее только дожди, но приносят они свою напасть – распутицу, делающую нешоссированные улицы бурными потоками с грязью по колено. Прогуляться толком можно только по Венцу – тенистому бульвару на макушке холма, украшенному фонарями, лавочками и беседками. Сходить вечером особо некуда – даже театр аккурат к приезду Руднева снесли.
От уныния Павла Сергеевича, как ни странно, спасла любимая игра. «Как ни странно» потому, что обычно любителей шахмат ему приходилось искать очень долго. В небольшом губернском городке найти партнера он и не чаял. Но тут ему повезло. К концу десятилетия здесь собралась целая группа любителей шахмат, во главе с Рудольфом Степановичем Шифферсом, старшим братом Эммануила Шифферса – самого талантливого игрока империи. Большинство членов кружка, состоявшего, помимо прочих, из преподавателей и чиновников удельной конторы, были старше Руднева, и гораздо опытнее его в игре. Черкасов в эту компанию попал случайно – к шахматам (как и к некоторым другим привычкам, вызывавшим матушкино неодобрение) его пристрастил дядя по отцовской линии, армейский капитан. Вернувшись с войны с турками, он даже привез племяннику подарок: доску с изумительной красоты фигурами. Досталась она ему как трофей после сражения под Филипполем. Игроком Черкасов был достаточно посредственным, однако члены кружка относились к нему снисходительно, и пытались обучить всем премудростям, присущим опытному шахматисту. Появление нового участника, практически сверстника, пусть более сильного, но не на голову, оживило успевшего приуныть коллежского регистратора. Молодые люди завели обычай встречаться каждое воскресенье во Владимирском саду на Венце за Черкасовской доской, обмениваясь новостями, прогуливаясь по городу и иногда захаживая в единственное приличное кафе на Большой Саратовской. Внешне они разительно отличались друг от друга – высокий, худой, светловолосый и чисто выбритый Черкасов резко контрастировал со среднего роста Рудневым, который успел, несмотря на возраст, несколько округлиться, а также щеголял роскошной гривой из темно-каштановых волос и бородой (Павел никому не признавался, но ее он отпустил с единственной целью – придать лицу некоторую солидность, иначе оно было неподобающе мальчишеским для преподавателя гимназии). Объединяла их общность душ: тот же заразительный энтузиазм, любовь к своему делу и острый ум. Более вальяжный и аристократичный Руднев оттенял порывистого и застенчивого Черкасова, в остальном они были ровней.
*** Узнав, что Черкасов пришел к Керенскому по официальному делу, Руднев на мгновение задумался, а затем объявил: – Я только что от Федора Михайловича. Думаю, он не будет против с тобой побеседовать. Пойдем, я провожу! – Но… – попытался возразить надзиратель. – Нельзя же! Вот ходют тут всякие, а потом из класса точных наук знаете, что пропадает? Гири! Для весов! – Оставьте, Владимир Амплеевич, господин Черкасов служит по департаменту внутренних дел, и он абсолютно точно не будет красть наши гири, – рассмеялся Павел. – Думаю, этого достаточно, чтобы пропустить его тотчас же. Константин, за мной! Поднявшись на второй этаж, Руднев вполголоса поинтересовался: – Ну как тебе наш цербер? – Гм… Внушает почтение, – попытался высказаться аккуратно Черкасов. – А некоторым ребятам, судя по тому, что я тут слышал, внушает скорее ужас, – осуждающе покачал головой Павел. – Понимаю, что надзирательская должность обязывает, но Владимир Амплеевич, как мне кажется, слишком уж усердствует. Они подошли к дверям кабинета Керенского. |
