— Ах да, мистер Криссел. Присядьте, пожалуйста, я доложу доктору Будишону о вашем приезде.

— Я должен увидеть мою племянницу, молодая особа.

— Пожалуйста, присядьте, сэр.

Он остался стоять.

В приемную энергичной походкой вошел доктор Будишон.

— Сьюзи умерла? — приветствовал его Криссел.

— Нет-нет. Она ранена, но довольно легко. Так, сегодня у нас вторник. В четверг ее можно будет выписать. Во всяком случае, не позднее пятницы. Конечно, она пережила потрясение.

— Да-да.

— Я думаю, она пока не вполне осознает, что произошло.

— Она такая юная! Она не могла даже…

— Я позволю вам навестить ее, но должен вас предупредить, что вам необходимо сохранять спокойствие. Не надо эмоций. Поддержите ее, подбодрите, успокойте, скажите, что все будет хорошо.

— Все хорошо, доктор? Я вас не понимаю. Она разом лишилась матери, отца, сестры…

— Мистер Криссел, держите себя в руках, иначе сегодня вы ее не увидите.

Криссел сделал глубокий вздох:

— Я постараюсь.

Будишон пристально поглядел на него:

— Ладно. Тогда идемте.

Проснувшись утром, Сьюзи не помнила ни где она, ни что с ней. Болела рука и нога. Постепенно память стала возвращаться к ней. В сознании всплыли яркие картины. Она не хотела говорить с медсестрой, улыбаться или двигаться. Хотела только одного — чтобы ее оставили в покое. Лежала, смотрела в стену и думала.

Смерть. Странное слово. Если повторить его много раз, оно перестанет что-либо означать. На слух как шлепок по воде. Но теперь оно разделило их.

Сьюзен вспомнила, как раньше часто воображала себе, что будет, если умрет Конни. Представляла, как Конни лежит в белом шелковом платье, с легкой застывшей улыбкой на холодном лице, похожем на искусственный фрукт; ее руки сложены на груди, из пальцев торчит цветок. Она сама в передней. Мама и папа, не вынеся вида Конни, ушли в спальню плакать. Когда приходят люди, Сьюзен открывает им дверь. Она вся в черном и без помады. Говорит шепотом, опускает глаза и ведет их в гостиную, где они могут взглянуть на Конни. Женщины приносят еду к черному ходу. Пироги и запеканки. В доме пахнет цветами.

Иногда, думая об этом, Сьюзен могла заплакать, но сейчас у нее не было слез, потому что все оказалось не так, как она представляла. Та жуткая штука, которую она видела в машине, была не Конни.

Теперь, когда это случилось по правде, Сьюзи ничего не чувствовала. Она могла думать о них как о живых — закрыть глаза и увидеть их лица, услышать голоса. Думать о них как о мертвых она не умела. Знала, что должна переживать скорбь, горечь утраты. Конечно, это ужасно. Их было четверо, и вдруг она осталась одна. Как будто в книге или по телевизору. Когда Сьюзи смотрела такие фильмы по телевизору, она часто плакала. Значит, сейчас ей должно быть легко расплакаться. Наверное, боль в руке отвлекала ее, не давая по-настоящему ощутить горе.

Все теперь переменится. Задумавшись над этим фактом, она поискала в себе тоску по тому, что было и уже не будет, но не нашла. Прошлого ей было совсем не жаль.

Сьюзи смотрела в стену, когда раздался его голос. Она повернула голову и увидела его, с черной шляпой в одной руке и с портфелем в другой.

— Сьюзи! — воскликнул он. — Моя дорогая малышка! Тебе очень больно?

— Нет, дядя Берни, не очень.

Он сидел у кровати, держа ее здоровую руку обеими руками. Его ладони были холодные, влажные и противные.

— Все будет хорошо, детка. Я обещаю. Все будет хорошо.

— Странные слова, — проговорила она и нахмурилась.

— Я о тебе позабочусь.