|
Потом опять сначала… Мы уставали до такой степени, что могли только спать и видеть сны. И снова увидеть «Путешествие на Луну»… Я и сейчас помню его наизусть. Часто летом на первом сеансе мы были в зале одни. Каролина и я. В конце билетерша дава-ла нам знак, что пора уходить. Я будил собачку и Бабушку. Потом мы пробирались через толпу, Бульвары и сутолоку. Каждый раз мы опаздывали. И приходили совсем запыхавшиеся. «Тебе понравилось?» – спрашивала меня Каролина. Я ничего не отвечал, я не любил такие вопросы. «Скрытный ребенок», – говорили обо мне соседи… Когда мы возвращались, на углу Пассажа она покупала для меня у торговки «Заниматель-ные приключения с картинками». Она прятала их себе в штаны, под три толстые юбки. Отец не хотел, чтобы я читал всякую чушь. Он говорил, что это сбивает меня с толку, не готовит к жиз-ни, лучше бы я учился грамоте по серьезным произведениям. Мне скоро должно было исполниться семь лет, и я готовился пойти в школу, не следовало сбивать меня с толку… Другие дети лавочников тоже собирались в школу, так что было уже не до шуток. Приходя с доставки, он произносил мне небольшие проповеди о сложности жизни. Но этой болтовни все же было недостаточно. * * * Мой отец, предчувствуя, что я, без сомнения, буду вором, начинал выть, как тромбон. Од-нажды я вместе с Томом опустошил сахарницу. Этого он не мог забыть. К тому же у меня был еще один недостаток: все время грязный зад, я не вытирал его, у меня не было времени, оно и понятно, все вокруг очень спешили… Всякий раз, когда я собирался хоть как-то подтереться, я получал пощечину за опоздание… потому торопился… Оставлял дверь открытой, чтобы слы-шать, не идет ли кто… Я какал, как птичка, в перерыве между грозами… Я убегал на другой этаж, чтобы спрятаться… Неделями я ходил с коркой на заднице. Я знал, что от меня пахнет, поэтому немного стеснялся людей. «Он грязный, как тридцать шесть свиней! Он совершенно себя не уважает! Он ничего не добьется в жизни! Его выгонят с любой работы!..» Мое будущее представлялось ему ужасным… «От него воняет!.. Он будет висеть на нашей шее!..» Отец все усложнял, он заглядывал слишком далеко вперед. Он подкреплял свои слова ла-тынью: Sana… Corpore sano… Моя мать не знала, что ответить. * * * Поблизости от нас в Пассаже жила семья переплетчиков. Их дети никуда не выходили. Мать их была баронесса де Караваль. Она боялась, что ее дети научатся грубым словам. Круглый год они играли за решеткой, через которую могли высунуть только носы и руки. Лица их были цвета цикория. Раз в год мадам Караваль уезжала в отпуск навестить своих кузенов в Перигор. Она всем рассказывала, что родители встречали ее на вокзале в собственном экипаже, запряженном че-тырьмя великолепными лошадьми. Они ехали по своим бесконечным владениям… На аллею, ведущую к замку, сбегались крестьяне и становились на колени на всем пути следования каре-ты… Так она рассказывала. Однажды она взяла с собой своих мальчиков. Вернулась она одна, зимой, гораздо позже, чем обычно. В глубоком трауре. Ее лица не было видно за вуалью. Ничего не объясняя, она под-нялась наверх и легла. Больше она ни с кем не разговаривала. Для мальчиков, которые никогда не выходили, переход из одного состояния в другое ока-зался слишком резким. Они умерли от свежего воздуха!.. Эта трагедия заставила всех задумать-ся. От улицы Терез до площади Гайон говорили только о кислороде… Так продолжалось больше месяца… * * * Что касается нас, то мы могли часто выезжать за город. Дяде Эдуарду, маминому брату, очень хотелось доставить нам удовольствие. Он предлагал ездить на прогулки. Папа никогда не принимал подобных приглашений. |
