|
Он предлагал ездить на прогулки. Папа никогда не принимал подобных приглашений. Он всегда находил предлог, чтобы отказаться. Он не хотел быть обязанным никому, это был его принцип. Дядя Эдуард был очень современным и хорошо разбирался в технике. Он был ловок и своими руками мог делать все что угодно. У него не было лишних денег, и он не собирался нам навязываться, но без него любая поездка обошлась бы нам довольно дорого… «Сто су, – говори-ла моя мать, – улетучиваются сразу, как только выходишь на улицу!» Грустная история Караваль настолько взволновала Пассаж, что последствия не замедлили сказаться. Вдруг оказалось, что все вокруг «бледненькие». В лавках и магазинах друг другу да-вали советы… Теперь думали только о микробах и эпидемиях. Дети ощутили, как возросла ро-дительская забота. В них пытались влить бутылки, целые цистерны рыбьего жира. Откровенно говоря, это ничего не давало… И вызывало только рвоту. Они все зеленели – на воздух они не выходили, и рыбий жир отбивал у них всякий аппетит. Надо сказать, что Пассаж был идеальным местом для гниения. Он был просто предназна-чен для того, чтобы подыхать медленно, но верно в собачьей моче, уличной грязи, дерьме и за-пахе газа. Здесь было более смрадно, чем в тюрьме. Солнце вставало за стеклянной крышей та-кое тусклое, что даже свеча казалась ярче. Все начали задыхаться. Теперь Пассаж осознавал, что он задыхается!.. Теперь говорили только о горах, долинах и прочих красотах… Эдуард в очередной раз предложил нам прогуляться в воскресенье до Фонтенбло. Отец на-конец согласился. Он приготовил нам одежду и припасы. Первый трехколесный мотоцикл дяди Эдуарда был одноцилиндровый, приземистый, как гаубица, с полуфиакром. В это воскресенье мы встали еще раньше, чем обычно. Мне тщательно вытерли задницу. Целый час мы ждали на улице Гайон, пока придет машина. Отправиться в такую длительную поездку было непросто. Мы вшестером толкали мотоцикл от моста Бине. Мы заправились. Фор-сунка постоянно протекала. Руль прокручивался в обратную сторону… Один за другим раздава-лись ужасные взрывы. Пробовали заводить, то резко, то плавно… После трех попыток… или шести… Раздается сильный взрыв!.. Мотор начинает работать… Еще раза два или три он заго-рался… Его тушили… Мой дядя сказал: «Садитесь, господа, садитесь! Я думаю, что он наконец разогрелся! Мы можем ехать!..» Нужно было большое мужество, чтобы сесть туда. Вокруг собралась толпа. Мы втиснулись на сиденье. Каролина, мать и я. Мы были так завалены разными вещами, что я мог двигать толь-ко языком. Перед отъездом мне отвесили хорошую оплеуху, давая понять, что мне далеко не все позволено. Машина сперва встала на дыбы, потом рухнула на три колеса… Дернулась два-три раза… Ужасный треск и чиханье… Толпа в испуге отхлынула. Казалось, что все кончено… Но колыма-га, вся сотрясаясь, поехала по улице Реомюр… Мой отец взял напрокат велосипед. На каждом подъеме он подталкивал нас… Малейшая остановка могла оказаться роковой… Нас, в сущности, все время нужно было подталкивать… У сквера Тампль сделали остановку. Потом опять рванули с места. Всю дорогу дядя лил масло во все дыры. Наша машина на-поминала пассажирское судно. В переднем отсеке намечался аврал. Моей матери уже было пло-хо. Но если остановить машину, мотор может больше не завестись… Он заглохнет, и мы пропа-ли!.. Моя мать держится героически. Дядя, в своем шлеме, сидя за рулем в самом аду, окруженный множеством язычков пламени, умоляет нас держаться крепче!.. Отец едет за нами по пятам. Он жмет на педали и готов прийти к нам на помощь. Он подбирает все, что отвалива-ется по дороге: части двигателя и болты, маленькие винтики и большие детали. Даже за треском мотора слышно, как он ругается и все проклинает. И все это из-за мостовых… На мостовых в Клиньянкуре нас подбрасывает выше деревь-ев… У переезда Ванв наши передние рессоры полетели… Мы растеряли все фары и клаксоны в придорожных канавах Вилетт… Ближе к Пикпю и Большой дороге мы потеряли столько всего, что отец сбился со счету… Я слышал, как он ругается сзади: «Это будет конец света!. |
