Фельзен пробормотал что‑то себе под нос – он ничего не соображал, мысли тонули в воплях Эвы, выкрикивающей ругательства.

– Ну, ты! Заткнись!

Он услышал глухой удар, и все стихло.

Фельзен сидел на полу, упираясь спиной в кровать; мошонка у него съежилась от холода.

– Одевайтесь!

Он кое‑как натянул на себя одежду. Лицо было в крови, за ухом он ощущал теплую влагу. Мужчины взяли его под руки. Хрустя по битому стеклу, они открыли дверь и выволокли его наружу. Зеленый фургон был единственным цветовым пятном на фоне серых зданий и арктически‑белого снега.

Дверца фургона открылась, и Фельзен был брошен во тьму.

2

16 февраля 1941 года, Принц‑Альбрехтштрассе 8, штаб РСХА

Фургон открылся после невнятной команды охранника. Фельзен почувствовал удар прикладом в плечо, вылез и, погрузив ноги по самую щиколотку в грязь, зашлепал по двору, а затем вверх по лестнице мрачного каменного здания гестапо. Он был в числе четырех задержанных.

Их согнали в подвал, затем повели по длинному узкому коридору с камерами по обе стороны. Свет в коридор проникал лишь из открытой двери, откуда неслись и глухие стоны. Двое задержанных, шедшие впереди Фельзена, взглянули туда и тут же, отпрянув, отвели взгляд: за дверью человек в рубашке с короткими рукавами и в фартуке с засохшими пятнами крови избивал другого, пристегнутого ремнями к стулу.

– Прикрой‑ка дверь, Крюгер! – сказал человек устало, измученным голосом. Ему предстоял день весьма нелегкой работы.

Коридор закончился тускло освещенной вонючей камерой с тюфяком и грязным ведром в углу. Дверь захлопнулась. Опершись о холодную осклизлую стену, Фельзен старался отдышаться и выкашлять липкую сырость, переполнявшую, как ему казалось, легкие. Он и вправду  зашел слишком далеко. Теперь это было очевидно.

Несколько часов спустя за ним пришли и, проведя мимо закрытой теперь двери пыточной, втолкнули в кабинет на первом этаже, где на фоне высоких окон за письменным столом сидел человек в темном костюме. Человек тщательно протирал очки и делал это бесконечно долго. Фельзен ждал. Человек велел ему сесть.

– Вам известно, почему вы здесь?

– Нет.

Человек надел очки и открыл папку, держа ее подальше от Фельзена и предоставляя ему любоваться своим безукоризненным пробором.

– Коммунизм.

– Вы, наверно, шутите.

Человек поднял взгляд от бумаг:

– Сочувствие евреям.

– Не смешите.

– А кроме того, знакомство с некой Мишель Дюшан.

– Вот последнее верно.

– Наши сотрудники целую неделю общались с ней в Лионе. Она сохранила воспоминания о времени, проведенном в Берлине в тридцатые годы.

– То есть о времени нашего с ней знакомства. К войне это отношения не имеет.

– Зато к политике имеет. Как вы знаете, она больше года была участницей французского Сопротивления.

– В политику я не лезу. И вообще, я этого не знал.

– Все мы лезем в политику. А ваше удостоверение члена Общества содействия СС имеет номер четыреста семьдесят девять тысяч триста восемьдесят один.

– Мы оба с вами отлично знаем, что без СС вести дела сейчас затруднительно.

– Потому вы и вступили в общество, герр Фельзен? Чтобы расширить дело? Использовать нас, пока это выгодно?

Откинувшись на стуле и взглянув в окно, в пасмурное берлинское небо, Фельзен подумал, что такое может случиться с каждым и случается ежедневно.

– Красивый пиджак, – сказал человек. – И сшил его портной…

– Исаак Вайншток, – подсказал Фельзен. – Фамилия еврейская, на случай если вы…

– Вам известно, что закупка тканей евреям запрещена?

– Я сам дал ему ткань.