«Валентина была лгуньей, которая разрушила круг и украла волшебство».

Вот и попытка переложить ответственность. По крайней мере, можно больше не притворяться любезными друг с другом. Вэл выпрямляется, держась за стулом, чтобы между ней и противницей по ту сторону экрана сохранялся барьер.

– Я хочу знать, что случилось с Китти.

Внезапно раздается такой резкий и громкий всплеск статических помех, что боль в ушах становится едва переносимой, врезаясь, словно удар под дых. Вэл вздрагивает, но не успевает поднять руки, как шум исчезает.

– Ты сбежала, – цедит ведущая.

– Ага, именно поэтому мне и нужно знать, что случилось дальше.

– Я уже ответила. Ты бросила ее, хотя должна была держать за руку и защищать. А Господин Волшебник…

– Мы не произносим его имени, – машинально говорит Вэл.

– Почему? Это же просто слова, – голос собеседницы дразнит. Улыбка обнажает маленькие зубы, слишком маленькие, совсем детские. – Речь – это лишь набор звуков, которые привязаны к каким-то смыслам, образам и эмоциям, взятым из воздуха. Подобно волшебству. Что-то возникает из ничего, вызывая чувства, мысли и понимание благодаря правильной комбинации гласных и согласных звуков. Ты всегда умела обращаться со словами, верно? Умела заставлять других поступать по-твоему.

– Это ты мне скажи, – Вэл не собирается заглатывать наживку.

– Я устала разговаривать, – тон ведущей становится капризным. Она сутулится и оттого выглядит меньше, будто отдаляется от экрана. – Нам преподали множество уроков и поручений, чтобы мы в свою очередь могли помочь им помогать нам. Другие с легкостью сотворили слова из пустоты, но мы должны освободить их, вытянуть на свет со дна, где они лежат холодными и дремлющими. Большинство звуков даже принадлежат не нам, а, скорее, напоминают украденную сороками и принесенную в гнездо добычу, – она наклоняется вперед, и становится отчетливо видна пронзительная, даже болезненная синева ее глаз. – Произнеси его имя.

– Зачем? Ведь все слова – это бессмысленный набор звуков и игра воображения, – с нарочитой небрежностью пожимает плечами Вэл.

Собеседница смеется, позволяя рассмотреть зубы, – они однозначно детские: мелкие, идеально ровные, точно крошечные жемчужины. Ее волосы теперь тоже кажутся более мягкими и волнистыми. А глаза… Вэл понимает, что раньше уже видела их, только не могла определить, где.

Ведущая похожа на Китти.

Нет. Это слишком извращенно, слишком жестоко. С помощью искаженной внешности сестры организаторы стремятся манипулировать Вэл. Стараются сломить ее. И это работает. Она пятится к ступеням, не смея оторвать взгляд от экрана из опасения, что изображение может измениться. Из опасения, что лестница исчезнет, если посмотреть на нее.

Нужно верить, что всё останется на своих местах. Вытянув назад руку, Вэл загадывает желание, что нащупает ступени, усилием воли приказывает реальности подчиниться.

Свет выключается. Однако экран должен работать, демонстрируя кошмарную версию Китти. Но Вэл ничего не может разглядеть. Лишь слышит голос – высокий, нежный, ужасный.

– Слова – действительно плод воображения. Разве Господин Волшебник не учил именно этому? Воображение – самая могущественная магия в мире!

* * *

В самом начале они стоят в кругу и поют песню. Валентина всегда выхватывает плащ из темноты, и он всегда опускается на пол точно в центре, обрисовывая фигуру Господина Волшебника.

Тот наблюдает за детьми, держась в тени на краю поля зрения, и вступает в действие лишь тогда, когда требуется его присутствие. Друзья очень юны, открыты и жизнерадостны. Их игры наполнены смехом, пением и радостью.