Но она больше не настоящая девочка. Уже нет. Вокруг нее пульсирует мрак. Когда она вдыхает его, то объединяет в себе всех других детей – бледные и дрожащие тени с пустыми глазами, – а затем произносит голосом ведущей:

– Мы справимся. Потому что основатели по-прежнему наблюдают и слушают. Ждут, когда опять смогут смотреть передачу. Мы найдем новых друзей, как всегда. И вечно будем рассылать заманчивые и полные блестящих надежд приглашения. Обретем следующего Господина Волшебника – лучше прежних. А после…

– Хватит, – прорезает тьму голос Вэл.

Потерянные дети вокруг Китти начинают трястись, их края размываются. Сестренка яростно хмурится, но хотя бы опять становится самой собой. Пока что.

– Я не виновата. Ничем не могу помочь. Так тут всё работает: кто-то должен управлять магией, придавать форму гудению. Заключать сделки со скучными взрослыми, которые хотят вернуть программу. Поэтому тьма использует меня. И теперь мне нужно снова так поступить. А когда появится новый Господин Волшебник, я окончательно исчезну, потому что почти уже безвкусная, по словам этого места. Очень грубо, кстати, – склонив голову, Китти словно прислушивается к чему-то. – Оно говорит, что я стану на вкус как черный цвет, а потом совсем растворюсь. Навсегда, – ее глаза выглядят уже не ярко-синими. Они блекнут, лишенные жизни. – Я бы предпочла стать на вкус блестящей, – шепчет сестренка.

Вокруг нее вьются бесплотные тени. Вэл гадает, кем были эти дети. Кем могли бы вырасти.

– Я не брошу их. Не брошу никого из вас, – обещает она, даже понимая, что не сумеет вывести их наружу.

Это место поглотило невинные жертвы, но оно же и поддерживает их существование. Здесь они живут как привидения. Воспоминания. Всплеск статических помех. Китти тоже почти растворилась во тьме, от знакомой им малышки практически ничего не осталось.

– Вэл, – окликает Айзек.

Она вскидывает руку, прерывая заготовленные им слова. Он беспокоится, что мог передать свои несовершенства Шарлотте, но на самом деле в нем куда больше достоинств: доброта, сострадание и щедрость вплоть до самоотречения.

Они с дочерью будут счастливы вместе. Вэл ощущает это будущее совсем рядом, едва-едва вне пределов досягаемости. Как заветную мечту, которая только и ждет, чтобы ее загадали. Чтобы потянулись к ней, попросили.

Будущее.

У Китти его не осталось. И нельзя забывать о волшебстве этого места, с помощью которого жители Благодати наверняка снова постараются перекроить детей по своему образу и подобию.

Вэл в этом не виновата. Ни в чем не виновата.

Она кладет ладонь на щеку Айзеку, поворачивает его лицо к себе и целует, напоминая ему о радости, желании и партнерстве – тех чувствах, которые они вправе желать. Напоминая и себе самой. Затем отстраняется и заглядывает в его прекрасные глаза, навеки запечатленные в ее сердце. Глаза, всегда видевшие ее и находившие даже тогда, когда другие не могли.

– Я бы любила тебя всей душой, – улыбаясь, шепчет она.

После чего проталкивает Айзека сквозь прореху и закрывает все двери в это место так надежно, что никто и никогда больше не сможет их отпереть.

Вэл умеет это лучше всего.

К тому времени, как мэр сообразит, что она «исправила» разрушенное пространство, но отгородила его от внешнего мира, остальные окажутся уже далеко, в безопасности со своими детьми. Иногда безопасность – лучший способ для родителей продемонстрировать любовь. И единственный способ продемонстрировать любовь к друзьям для Вэл.

Она садится возле Китти и прижимает ее к себе. Потом раскрывает объятия, и тени потерянных девочек и мальчиков нерешительно приближаются. В их глазах зажигаются искры, а движения выглядят более уверенными. Бессмертные сосуды надежды, как и все дети.

– Ты осталась с нами, – шепчет Китти.