Айзек никак не реагирует. На его лице не отражается ни удивления, ни обиды, ни неодобрения.

– Ну как? – интересуется ведущая.

– Мне жаль, что я тогда отвернулся, – отзывается он. – Больше этого не случится.

– Хорошо.

– Но мне кажется, Вэл собирается уехать.

Несмотря на резкий, оглушительный, пронизывающий всплеск статических помех, Айзек даже не вздрагивает.

– Что?

Он снимает очки и протирает линзы краем рубашки.

– В любом случае она сильно изменилась. Когда отец увез ее, то заставил отказаться не только от нас, но и от части себя. Не думаю, что ей удастся снова вписаться в круг. А без нее мы не сможем…

Вспышка того же белого шума звучит еще громче. Волна гудения настолько сильная, что другие чувства отключаются. Айзек роняет очки и закрывает уши руками.

Всплеск помех длится всего несколько секунд, но, когда наступает тишина, воздух так и звенит.

– Мы не закончили интервью, – комментирует ведущая легким и приятным тоном.

Айзек поднимает очки, однако не надевает их, опустив глаза, чем словно отстраняется от ситуации.

– Вэл не хотела, чтобы ее нашли. Нам следовало это уважать.

– Она счастлива быть обнаруженной!

Айзек лишь молча качает головой.

– Надень очки.

Он исполняет приказ, но продолжает смотреть на руки, которые лежат на коленях ладонями вверх.

– В любом случае, она ничего не помнит, поэтому ничего не получится. Может, нам…

– Мы заключили сделку. Ты должен выполнить свою часть, – голос собеседницы искажается, становится ниже, но потом вновь возвращается к жизнерадостному детскому тону. – Нам придется держаться вместе до самого конца! Тебе нельзя вот так просто доплыть до середины и прекратить двигаться вниз. Нужно добраться до самого дна, опуститься в самые темные глубины и лечь в ил, чувствуя, как он постепенно засасывает, и позволяя давлению со всех сторон усиливаться до тех пор, пока легкие, сердце и череп сдадутся под напором. И тогда – только тогда – будет достаточно.

– Будет достаточно для чего? – следя, чтобы голос сохранял нейтральность, уточняет Айзек.

– Нельзя стать лучше, не достигнув самого дна. Ты и сам знаешь. И Вэл тоже усвоит этот урок. Мы будем тянуть ее вниз до тех пор, пока она не вспомнит всё и снова не превратится в нашу подругу.

Слово «подруга» ведущая бросает так резко, что его бритвенно-острыми краями можно пораниться. Айзек косится в сторону лестницы, возле которой грудой лежит и ждет одеяло, еще сохранившее тепло тела.

Он поворачивается к стене при звуке своего имени, произнесенного тихим шепотом, похожим на только-только закипающий чайник. Голова будто сама собой принимает верное положение, побуждая сосредоточиться на том, что нужно. На экране. Хотя взгляд остается незамутненным, Айзек не проглочен увиденным, не теряется в мечтах или обещаниях. В конце концов, он уже заключил договор.

– Вэл должна вспомнить, – произносит ведущая. – Иначе она не сможет обрести целостность. Никто не сможет.

– Что, если забвение – это благословение? Люди заявляют, что постепенная утрата деталей прошлого – трагедия. Пока я находился там, то не думал о жестокости мира, о боли, которую он причиняет. А когда вынужденно вернулся к свету, то всё вспомнил. Что потерял Вэл, потерял… – Айзек слабо указывает на стену. – И это оказалось слишком для меня. Чувства вины и утраты. Хотел бы я забыть. И много лет пытался.

– Но теперь тебе лучше! – тон собеседницы оживляется. – И станет еще лучше. Намного. Ты превратишься в того, кем тебя хотят видеть.