После короткого совещания было решено поселить женщин в отдельной палатке, и в ней же устроить кухню и столовую. Поставив эту палатку первой, мы снесли в нее все наши припасы и посуду. Затем Сергей и Бабек занялись сооружением рядом с ней обеденного стола из сланцевых пластин. Наши дамы в это время чистили и жарили шампиньоны, в изобилии росшие вокруг лагеря. Кстати сказать, синяки у Натали совсем исчезли, и она стала весьма и весьма привлекательной или, как сказали бы на Западе – сексапильной мамзелью.

Они были такие разные с Лейлой. Всем своим видом Наташа говорила: “Я знаю – я нравлюсь мужчинам, и мужчины мне нравятся. Некоторые... И если мы с тобой сойдемся, то я с радостью сделаю все, что ты захочешь... Все... Мне нравится делать это...”

Лейла – совсем другая. “Ну, так получилось, что я хороша собой. Это приятно, не скрою, но это вовсе не моя заслуга... И меня смущают ваши плотоядные, раздевающие взгляды... Почему вы не видите, что я всецело, всею душой, принадлежу своему избраннику и почему вы не понимаете, что если мужчин много, значит, нет ни одного?”

После обеда неплохо почувствовавший себя Федя, выпил несколько кружек крепкого чая и вызвался ехать с Юрой на ишаках за спрятанными им много лет назад припасами и снаряжением. Через час они неожиданно вернулись – у Феди заболела грудь и голова, но штольню, в которой был склад, он успел показать. Прихватив с собой Сергея и Бабека, Юрка тут же ушел обратно.

За пару часов они проделали проход в обрушенную взрывом рассечку с захороненным барахлом и к вечеру, сделав две ходки, привезли его в лагерь.

Осмотр Фединых запасов нас порадовал. Консервы (банок тридцать “Завтрака туриста”, кильку в томатном соусе и еще что-то без этикеток, но густо смазанное солидолом) было решено считать сохранившимися. Все крупы заплесневели и поэтому были переведены в разряд фуража и немедленно скормлены ишакам. Мешок муки, как и мешок сахара, был в прекрасном состоянии – хоть пекарню открывай и бражку ставь. Четырехместные палатки наполовину сгнили, но после просушки могли сгодиться для подстилок. Из пяти шерстяных спальных мешков сохранились только два (те, которые были завернуты в полиэтилен). Две кирки, два лома, кувалда и несколько зубил были, естественно, в полном порядке. Более всего нас порадовали большие самоспасатели. С ними можно будет запросто ходить в забой сразу после отпалок. Скальный аммонит, капсюли, огнепроводный шнур и зажигательные стаканчики требовали, конечно, проверки. Бабеку я поручил сжечь один из пяти мотков ОШ (так сокращенно называют огнепроводный или бикфордов шнур). Он сгорел отменно и в положенное время (сантиметр в секунду), без прострелов – (мгновенного прогорания). Капсюли-детонаторы (КД) заложенные на хранение в водонепроницаемой шкатулке, обмазанной к тому же сверху солидолом, также хорошо сохранились и рвались в горном воздухе звонко и безотказно.

С взрывчаткой было на мой, в общем-то, дилетантский, взгляд сложнее. Это был патронированный скальный аммонит производства 88-го года в обычной провощенной красной бумажной оболочке. Со студенческой скамьи я знал, что лежалые ВВ (взрывчатые вещества) опасны – из них при длительном хранении выделяется легко детонирующий (даже от слабого удара) компонент. Я помнил, что такие выделения называются эксудатом, но как последний выглядит, не знал. Бабек, долгое время проработавший взрывником, на мой вопрос пожал плечами:

– Не знаю, не видал. Я, наверно, сто тонн взрывчатка взрывал, но все время свежий был, откуда старый? Не бойся, Евгений! Если не взорвался, когда сюда везли, то сам не взорвется уже.

* * *

Здесь хотелось бы пояснить, что для нас, геологов, возня с взрывчаткой была всегда привлекательной игрой.