Лифчик нужно подобрать... Бюстгальтер... Два крохотных треугольничка, кружевной, полупрозрачный – грудь поднять повыше и чтобы соски маленькие проступали. Лицо... В лице главное – глаза... Сколько женщин испортило себя глазами! Затравленными, усталыми, безнадежными... Сидят в глазницах, как в норах. “Я не красивая!!!” – кричат. А чтобы засияли они, нужно-то всего ничего. Грудь – вперед, покажи, что есть, томик Ахматовой, наконец, прочитай...
Но в моем случае, точнее в случае с Фатимой, Ахматова не поможет... Макияж нужен умелый... Особенно вечерний – яркие, алые губы, тени подходящие, длинные ресницы, немного румян на скулы. Родинку выжечь, волосы на лице удалить, а на голове – покрасить, вернее, обесцветить до яркой блондинки. Потом – полбутылки вина – и вперед!
Я балдею! Руки прямо чешутся!
Господи! Сплошной разврат. Самец, какой самец! При живой-то Лейле, земной богине! Нас, мужиков, хлебом не корми – дай поразвратничать. Хотя по себе знаю – сначала он, разврат, вернее, вожделение разврата, влечет, возбуждает дико, а потом все проходит. Нет ничего лучше простого, домашнего, привычного...
Но в мозгах он, разврат, сидит крепко. У всех. Даже у юных курсисток и бледных монашек. Он есть раскрепощение. Проверка, мысленная или действием – не намертво ли семейные или другие бессознательные путы члены прижали, обескровили?
Помню, в первом аспирантском поле отправил Женьку Губина из Душанбе в Ташкент, на базу – видите ли, срочный ремонт машины ему понадобился. И Ксения с ним увязалась: “Нельзя, – сказала, – одного шофера через два перевала отпускать”. Ну, я пару дней повздыхал, а на третий с дружком закадычным, Борей Бочкаренко, пошел к Софи, подруге жены. А куда деваться, если супруга законная перед другим хвостом крутит?
София вышла к нам клевая в доску – стройная, ладненькая, все французское, все на месте, ну прямо – “сахарная тростиночка, кто тебя первый сорвет!” Схватили ее под белы ручки и понесли в Борькину квартиру. И напились там втроем до посинения. Кокетничала поначалу, но потом танец живота голая на столе танцевала...
Сплошной отпад, я вам скажу. Совершенное, восхитительное бесстыдство! Бесподобное, призывное красноречие играющих бедер и трепещущей попки! Потом упали в постель, она посередине, а у нас с Борькой сплошной пассаж: тишина, решительно никаких намеков на эрекцию. Бананового ликера с шампанским, видно, перебрали. До сих пор у меня бананы отвращение вызывают. А Софи то так, то эдак, а мы лежим, навзрыд смеемся. Сунул ей руку меж ног, и, смотрю (не чувствую, нет – какие там чувства после двух бутылок и трех фужеров, а буквально – смотрю!) – у меня положительные изменения в требуемом месте произошли. Ну, я и бросился на Софи, и только ей ноги раздвинул, как Борька, гад, бросил, головой качая и ехидно так ухмыляясь:
– Нет, Черный, не выйдет... Не успеешь. Щас сдуется!
Конечно, так и случилось... Сглазил, гад! Но потом все встало... на свои места. До утра мы с ней веселились, сумела она нас поднять и не раз и по-разному, но самое веселое было в конце. Сплошной, отвратительный разврат, но уже духовный.
Когда Софи, наконец, одеваться начала, выяснилось, что пропали трусики ее французские! Маленькие такие, носа не вытрешь. Час искали тотально – не могли найти. Лишь на следующий день жена Борина нашла их в щели между матрасом и спинкой кроватной. А я ведь искал там. Обычная подлянка свободной женщины – ста баксов не пожалеет, чтобы расписаться в книге отзывов и предложений вашей супруги!
“Разврат, так разврат... – подумал я, решив, наконец, сдаться обстоятельствам. – Поплаваем пока в этой мутной водичке... Со временем можно будет оценить обстановку в доме и решить, что делать дальше. Хотя, честно говоря, у меня совсем нет желания оставаться в этом доме. |