Перед мостом мы свернули с автодороги, ведущей на Кумарх через перевал Хоки и Ягноб, въехали в березовую рощу и покатили по колее, оставленной много лет назад машинами геологов, жаждавших насытиться царским великолепием этих мест перед тем, как на много недель или месяцев затеряться в голых скалах и альпийских лугах Ягнобской долины. Вокруг виднелись заросшие изумрудной зеленью остатки закопченных каменных очагов и мангалов. Они были окружены шлейфами битого разноцветного бутылочного стекла и ржавых до дыр консервных банок. Через пару сотен метров дорога уткнулась в огромный валун, за которым начиналась вьючная тропа на Кумарх.

Разгрузили машину мы быстро. Ишаки, привлеченные зеленью и сочностью травы, на этот раз оказались покладистыми. Бабек с Лейлой, найдя и оттащив в сторону кухонные и продуктовые рюкзаки, без промедления занялись приготовлением ужина. Чистя картошку, Лейла, выросшая в пустыне, вертела головкой по сторонам, восторженно разглядывая уходящие в зеленое небо белоснежные стволы многолетних берез. Проследив за выгрузкой спиртного, Федя добровольно отправился в дозор к выходу из ущелья.

А Юра с Наташей занялись приведением в порядок нашего арсенала. Как выяснилось, Наташа в юности успешно занималась стендовой стрельбой. Что и предельно просто продемонстрировала – из Юркиной вертикалки она шутя разбила в пух и прах все подброшенные Бабеком бутылки, а из Сережкиного тяжеленного “ТТ” с десяти метров с первого выстрела отбила с березы развесистую сухую ветвь, которой с лихвой хватило на костер. Она просила у Бабека дать ей пострелять также из “Калашника”, но тот, смущенно улыбаясь, отказал:

– Два рожок есть, болше нет. Чем потом двава рубит будем?

На его “драва” Сергей вспомнил старый анекдот из жизни таджикской школы: “Дэти, запомните хорошенко: вилька, бутилька и копилька пишутся без мягкий знак, а сол, фасол и антресол – с мягкий!”

После ревизии арсенала Сергей с Юрой устроили раздачу оружия. Впрочем, раздаче подлежал только обрез с навинчивающимся стволом, так как вертикалка, ТТ и “Калашник” уже имели своих хозяев. Я, принципиальный противник огнестрельного оружия, с удовольствием от него отказался в пользу Наташи. Получив дробовик, она быстро проверила его, затем закинула за плечо и ушла купаться.

Когда она вернулась, пошли мы с Лейлой. Я знал, что чуть ниже от нас по течению Арху есть симпатичная заводь с песчаными берегами. Очутившись на ее берегу, Лейла, оглядываясь, разделась, и медленно, ослепляя белизной тела, вошла в воду. Меня она не стеснялась (а, может быть, намеренно не стеснялась), и поэтому я смог насладится всей естественностью девичьего купания. Оно было столь волнующим, что я не смог не разделить его на две части.

На ужин нас ждала наваристая тройная уха, жаренная на углях рыба и лепешки, испеченные Бабеком на нагретых костром валунах. Все это предполагалось запивать водкой. Чтобы не забивать головы поисками способов сбережения в пути драгоценных бутылок, мы вылили дюжину их в опустевшую наполовину канистру с коньячным спиртом, семь бутылок отдали на сохранение Фредди. А оставшиеся три выставили на стол.

Мы сидели в свете костра и фар машины на разостланных на траве одеялах и спальных мешках. Посередине достархана на большой алюминиевой кастрюльной крышке дымилась рыба с белыми, выпученными от жара глазами. Вокруг нее в коротком антракте отдыхали зеленые эмалированные трехсотпятидесятиграммовые кружки, непременные атрибуты повседневного быта странствующего люда.

Говорить никому не хотелось – все переваривали уху и прошедшие события. К моему удивлению, после ухи, перед рыбой и моя фундаменталистка не отказалась от пятидесяти грамм и с легким румянцем на щеках выпила их в один присест.