Александр заставил себя подняться с кровати и направился в ванную. Под ногами у него шуршали разложенные на полу газеты, на которые он уже не обращал никакого внимания. Нужно привести себя в порядок, чтобы снова не оказаться в полицейском участке. Он невесело усмехнулся. Что ж, похоже, из всех вариантов развития событий этот был бы для него не самым худшим.

Норито

Манами, лежавшая на дощатом полу, тихонько заскулила. Норито отвернулся от нее. Ему не хотелось видеть багровый кровоподтек на ее левой скуле, который выглядел еще более болезненным в колеблющемся свете пламени. Когда он привел ее сюда, горел лишь один из подвешенных над алтарем бумажных фонарей, и Норито зажег несколько свечей в установленных вдоль стен подсвечниках, чтобы обстановка больше подходила столь важному случаю.

– Прости, что мне пришлось тебя ударить. Но иначе ты бы со мной не пошла, верно? Верно ведь, Манами-тян?

Манами всхлипнула. За те дни, что они встречались, Норито несколько раз провожал ее до дома, поэтому, когда он глубокой ночью появился у двери ее маленькой съемной квартиры в самом дешевом районе Токио, Кацусика-ку (считай, скорее пригород на берегу Аракавы), она решила, что у него что-то случилось. Время от времени ей приходилось навещать по ночам подопечных социальной службы – не то чтобы это было частью обычной практики, но со стариками ведь всякое бывает. Может быть, именно поэтому она так легко открыла ему дверь. Если бы он вытащил у нее изо рта платок, она бы ему это сказала. Она объяснила бы ему, что сделала это, потому что беспокоилась, а не потому, что была такой легкомысленной.

– Наверное, ты думаешь, что все это не может происходить с тобой, да, Манами-тян? – Он все-таки к ней повернулся.

На его красивом лице невозможно было прочесть никаких эмоций – оно было совершенно бесстрастным. У Манами мелькнула мысль, что его лицо похоже на лицо куклы в свадебном кимоно, сидевшей на столе с подношениями для Великого царя Эммы. Норито говорил ей, что эта прекрасная кукла была заказана его отцом в качестве свадебного подарка для его матери. Зачем же он тогда решил принести ее в храм? Манами прикрыла заплаканные глаза и покачала головой. Какая же она глупая… Разве это должно волновать ее сейчас? Норито, однако, расценил ее жест по-своему.

– Так, значит, ты решила принять свою судьбу, Манами-тян? Я рад, что встретил тебя. Другие девушки были такими глупыми. Они не понимали, почему их жизни должны закончиться. Они не хотели смотреть на свою судьбу, но я открыл им глаза. – Уголки его рта поползли вверх. – Да, мне пришлось заставить их посмотреть на свою судьбу открытыми глазами.

«Точно… Митико что-то такое говорила… что у всех его жертв были открыты глаза».

Манами затрясло мелкой дрожью, как будто у нее начался озноб.

– У нас очень мало времени, Манами-тян. Мне бы не хотелось, чтобы ты держала на меня обиду, когда ты покинешь этот мир. Я хочу, чтобы ты понимала, что это был твой собственный выбор. Ты ведь могла отказаться, верно?

Манами протестующе замычала, безуспешно пытаясь избавиться от кляпа.

– Я ни к чему тебя не принуждал, – спокойно продолжал Норито, не обращая внимания на ее возражения. – Ты ведь не можешь сказать, что была со мной несчастлива?

Он сделал к ней пару шагов, и Манами, собрав все свои силы, немного отползла в сторону. Разумеется, в этом не было никакого смысла, но ей не хотелось умереть вот так – даже не попытавшись сопротивляться. Митико сказала бы ей, что ни в коем случае нельзя сдаваться.