Лорд Рейден парировал все его яростные удары с поразительной легкостью, а затем перешел в атаку и, словно шутя, сбил Шанг Цунга с ног. Тогда-то Шанг Цунг и заметил, как мерцают голубые искорки Силы на кончиках пальцев лорда Рейдена.

– Учитель, – спросил он, когда лорд Рейден снял свою свето-звуконепроницаемую маску. – Что все это означает?

– Это означает, что сегодня ты достиг вершины мастерства Схватки, но ты должен понять, что эта вершина – одна из наименьших, существующих на Мире вершин.

– Мастер, мастер, – вновь вернул его в реальность голос Дорки. – Вы меня слышите? Почему вы ничего мне не ответили?

Шанг Цунг медленно открыл глаза. Его обостренное чутье уловило какие-то смутные тени опасности, но источник угрозы остался неопределенным.

– Каждое место имеет свои странности, – пробормотал он, не отрывая взгляда от немногих оставшихся паломников. – Хотя здесь присутствие Силы чувствуется сильнее, чем в других подобных храмах.

Однако ощущение опасности не покидало его. Что-то жуткое, призрачное и неуловимое, как тень летящей птицы, витало над куполом храма, струилось меж ветвей священных деревьев, закручивалось спиралью над каменными башенками ограды. Он явственно чувствовал присутствие Хаоса, но это было, в общем-то, в порядке вещей: в местах сосредоточения Силы всегда клубилась незримая дымка Хаоса, ведь этим поддерживалось Равновесие. Так что, вероятнее всего, его опасения не имели под собой никакой почвы.

Шанг Цунг едва слышно вздохнул и скосил глаза на слугу. Тот сидел рядом, чуть прикрыв глаза, и, казалось, ни о чем не думал. За шесть прошедших дней Шанг Цунг так и не определил своего отношения к Дорки. Впрочем, в этом не было никакой необходимости: отношения господ и слуг были раз и навсегда определены этикетом. После стапятидесятилетнего отсутствия на Мире Шанг Цунг с некоторым недоумением взирал на его обитателей, удивляясь и не понимая неторопливого и бессмысленного течения их жизней. Словно невидимый барьер разделял его и остальных обитателей Мира. Они были смертны. Жизнь их была коротка, как полет мотылька над свечой, но они, казалось, этого не замечали и жили, совершенно не тяготясь выпавшим им жребием, светло и неспешно, как будто бы впереди у них была вечность. Они поистине были неразделимой составной частью всего Мира, его широких, спокойных рек, волшебных лесов и сияющих чистотой вечных снегов горных вершин. И уходили они легко и непринужденно, с какой-то скрытой радостью вновь сливаясь с Миром в единое целое, чтобы закружиться в водовороте вечной жизни. Они свято верили, что когда-нибудь, через сотни лет, снова родятся под этим небом, чтобы продолжить свой бесконечный путь. И эта вера делала их бессмертными.

Шанг Цунг усмехнулся: не такого бессмертия он хотел для себя, не такими путями хотел он идти вперед. Он слегка прищурился, презрительно глядя на невозмутимого Дорки.

«У него есть все, – лениво размышлял Шанг Цунг, разглядывая своего слугу. – Все физические качества, необходимые для великих свершений, налицо, так почему же отсутствуют начисто дух, разум, воля, устремляющие человека к поставленной им цели? Он и ему подобные блуждают по Миру, словно овцы, с пустыми, бессмысленными взорами, движимые теми же побуждениями, что черви или жабы. Они, как стадо, а я хочу быть среди пастухов...»

Неожиданно вдалеке раздался топот копыт и из-за поворота показались всадники.