Через минуту быстрого бега он нагнал ее, а она едва ли замедлилась. Он мог бы обогнать ее, но не стал.

"Какого черта ты делаешь?", передал он. "Мы должны сотрудничать".

"Ну же, Альфи. Ты не перестраховщик. Ты все это предвидел. Это игра в салки. Мы водим. Если будем сидеть сиднем, никуда не придем".

"Мы не сможем догнать его!"

"Мы, черт возьми, точно не сможем, если не попытаемся".

Крыть было нечем. Кроме того, ему нравилось бежать. Трава хлестала их по бедрам, и у него в животе появлялся удивительный жар. В лунном свете Монтойя выглядела неистовой и свободной. Она могла быть львицей.

Так что ненадолго он поддался радости движения, приятному ощущению в мышцах, ночному воздуху. Даже когда свет исчез за горизонтом, они не замедлили бег.

Рассветное небо цвета разбавленного молока распахнуло плоскую равнину во все стороны, до горизонта. Свет представил пейзаж в неожиданном виде, пробуждая строгую, подавленную красоту.

Телепатический пейзаж тоже отличался – слегка – от ночного. Сначала он казался совершенно безмолвным, но это было потому, что Эл был всю свою жизнь погружен в фоновое ворчание Женевы. Здесь, в тихие утренние часы, начали появляться тонкие впечатления – сердцебиения, в сто раз более частые, чем человечьи, острый голод, не знающий отказа или нужды в оправдании, случайные, почти живые, вспышки цвета и фактуры.

Степь тоже обладала сознанием. Сперва ему это нравилось, но через некоторое время стало немного сбивать с толку – слишком странное, чтобы совсем отбросить, но бесполезное для выполнения задания.

Это Монтойя нашла две полосы примятой травы, которые могли быть следами шин. Они час за часом следовали им, то быстрым шагом, то рысью, а небо постепенно наполнялось светом.

"Труби привал, Капитан Альфи". Он поднял взгляд на Монтойя, подмигивавшую ему.

"Устала?"

"Нет, а вот Нхан – да. Она просто слишком гордая, чтобы это сказать. Если мы продолжим идти в том же темпе, она окажется совершенно бесполезной для нас, когда мы придем, куда бы к черту мы ни направлялись".

Он взглянул на Нхан и понял, что Монтойя права.

– Отдохнем, – сказал он.

– Как хорошо-то. Я уходокалась, – ответила вслух Монтойя.

Они бросили свою поклажу. Эл прошел вперед на следующий холм. Равнина не была такой плоской, какой казалась; на ней были мягкие возвышения, за которыми прятались неглубокие долины. Они видели несколько построек – домов, ферм, быть может – но поскольку следы не приближались к ним, они тоже не стали заходить туда.

Он почувствовал, что сзади подошла Монтойя.

– Северная Дакота? Монголия? Как думаешь, где мы? – спросила она.

Глядя на огромное небо, Эл вспомнил Кристобан, и Аргентину. И Бея.

– Сейчас это не так важно, – сказал он. – Сейчас наша работа очень проста – мы идем по этим следам. Мы на охоте.

– Угу. Эй, Альфи… Альфред. Ты собирался когда-нибудь спросить меня?

– Спросить тебя о чем?

– Почему я поцеловала тебя в тот день.

Он минуту подумал над этим.

– Нет.

– Почему?

– Это неважно. Какова бы ни была причина, этот момент давно прошел. Это никак не связано с настоящим.

– В курсе, что ты – тяжелый случай? Говорят, примерно на год ты "оттаял". Как раз дошел до полуфинала в командном чемпионате, и тут бросил друзей, как кучу вонючего дерьма.

– Они не были моими друзьями. Они просто хотели победить в чемпионате.

– Они думали, ты им друг.