– Возможно, сударь; признаюсь, я и сам не раз говорил себе то, что вы сейчас столь четко изложили. Но это не смягчает ни моих сожалений, ни моей боли.

– Как вы узнали о смерти ваших родителей? – спросил шевалье. – Как они умерли? Вы уверены, что вас не обманули – намеренно или невольно?

Эль Тореро печально покачал головой:

– Эти подробности мне известны от человека, который меня воспитал, и я уверен, что он не солгал мне. Да и зачем бы он стал лгать? Он знал историю моей семьи во всех подробностях, и если он так и не согласился открыть мне что-то, например, имя моих родителей, то дело тут в том, что он часто повторял: «В тот день, когда станет известно о вашем существовании, вы погибнете, но если вы ничего не будете знать о свое семье, вам, быть может, сохранят жизнь. Однако запомните: если возникнет подозрение, что вам известно ваше имя, вы – погибший человек!»

– Как же этот человек, уверявший, что разглашение тайны вашего рождения грозит вам смертельной опасностью, согласился все-таки сообщить вам некоторые подробности, хотя было бы более гуманным вообще оставить вас в неведении?

– Это объясняется тем, – ответил Эль Тореро, – что он полагал первейшим долгом сына отомстить за смерть своих родителей. Вот почему он часто повторял, что вскоре после моего рождения мои отец и мать умерли насильственной смертью, убитые Филиппом, королем Испании... Теперь вы понимаете, почему я сказал вам и подтверждаю это сейчас: король умрет только от моей руки.

– Да, понимаю, – ответил Пардальян, раздумывая, какие доводы он может привести или что сделать, дабы отвлечь молодого человека от убийства, которое казалось ему чудовищным. – Но осторожней! Кто вам подтвердил, что король и вправду виноват? Кто может поручиться, что, уверенный, будто вы мстите за своих близких, вы не совершите преступления, быть может, более чудовищного, чем убийство, приписываемое вами королю?

Минуту дон Сезар смотрел Пардальяну прямо в глаза, словно желая проникнуть в его мысли. Но лицо шевалье было совершенно непроницаемым и никак не отражало его истинные чувства. Не в силах разгадать их, Эль Тореро гневно взмахнул рукой и глухим голосом, дрожащим от сдерживаемого волнения, произнес:

– Мысль о том, что такой человек, как вы, может считать меня способным на столь чудовищный поступок – убийство безвинного – мне невыносима. Поэтому я расскажу вам все, что знаю, и вы сами решите, имею ли я право отомстить за своих близких.

Секунду молодой человек собирался с мыслями, а затем выложил единым духом:

– Мой отец был арестован по приказу короля, брошен в темницу, подвергнут пытке и в конце концов умерщвлен без всякого суда, единственно ради королевского удовольствия, как говаривают у вас во Франции. Моя мать была похищена и заперта в монастыре, где и умерла от яда спустя несколько месяцев... Моим отцу и матери было приблизительно столько же лет, сколько мне сейчас. Сам я еще в колыбели был обязан своею жизнью состраданию некоего слуги, который унес меня и спрятал так надежно, что ему удалось укрыть меня от неумолимой ненависти августейшего палача нашей семьи. У моих родителей было значительное состояние. Из убийцы король сделался вором и похитил богатства, которые должны были перейти ко мне.

Сын дона Карлоса на секунду умолк и провел рукой по влажному лбу.