— Ублюдок, — снова выругался мистер Фокс. Полагаю, он имел в виду Уэллса, а не меня.

— Мистер Фокс, если Марка Уэллса признают виновным, он проведет большую часть своей жизни в тюрьме, — успокоил его Малик. — Мы сделаем все возможное, чтобы именно так и случилось.

— Этого мало. Сколько бы лет ему ни дали, за то, что он сделал, этого будет мало.

Надо же, как быстро свободомыслящие лейбористы меняют свою точку зрения на преступность, когда она вторгается в их жизнь! Сейчас мистер Фокс, казалось, готов был превратиться в борца за справедливость наподобие Чарльза Бронсона, только без пистолета и угроз.

Миссис Фокс посмотрела на мужа и ободряюще улыбнулась.

— Ну что ты, Мартин. Пора перестать плакать, слезами горю не поможешь.

Мистер Фокс ничего не ответил. Я отхлебнул из своей чашки и решил, что пора завершать наш визит. Но, прежде чем я успел произнести заключительную речь о том, что суд начнется нескоро и что мы будем держать их в курсе событий, миссис Фокс вдруг разрыдалась.

Малик и я сочувственно молчали. Мистер Фокс не изменил той позы, в которой просидел последние десять минут, глядя перед собой в одну точку. Конечно, его горе было безмерно, но иногда, как мне кажется, нужно взять себя в руки и быть сильным.

— Простите меня, — прошептала миссис Фокс, вытирая слезы платком.

Я стоически улыбнулся.

— Мы все понимаем. Это ужасная потеря, и вам нужно выплакаться.

— Я знаю. То же самое советовали и социальные работники.

— Не обращайте на нас внимания, — сказал Малик.

— Знаете, что самое тяжелое? — вдруг спросила она, глядя на нас с выражением полного отчаяния в глазах. — Думать, кем могла бы стать наша дочь, чего смогла бы достичь, если бы только осталась с нами. Мы так любили ее, а она взяла и ушла, чтобы умереть такой унизительной смертью в полном одиночестве. Почему? — Это был вопрос, которому суждено было остаться без ответа. — Почему она сбежала из дома, оставив нас одних?

— Дайана, перестань! — Мистер Фокс повернулся в своем кресле и гневно посмотрел на жену. Мы с Маликом притихли, удивленные его грубостью.

Постепенно выражение его лица смягчилось.

— Не надо об этом. Нет смысла повторять все это снова и снова.

Но миссис Фокс явно хотелось выговориться.

— Знаете, за три года, которые прошли с тех пор, как она сбежала, наша дочь ни разу не пыталась связаться с нами. Ни разу. Ни звонка, ни письма, чтобы успокоить нас и дать знать, что она жива и здорова. Ничего. Вы можете себе представить, как это больно?

— Некоторые улики позволяют нам предположить, что Мириам принимала сильнодействующие наркотики, — сказал я. — Часто люди в таком состоянии не способны адекватно оценивать, что важно, а что нет. Возможно, подобное произошло и с ней. Но это не значит, что она вас не любила. Просто наркотики повлияли на ее разум.

— Она могла позвонить, мистер Милн. Если не ради нас, то ради своей сестры. Хлое было всего двенадцать, когда Мириам ушла из дома. Она могла связаться хотя бы с сестрой.

— Дайана, перестань. Пожалуйста.

— Нет, Мартин. Я страдала не меньше, чем ты, и тоже имею право высказаться, — миссис Фокс снова повернулась к нам. — Я так скучаю по своей доченьке с того самого дня, как она ушла. Я любила ее больше всех на свете. Но все равно ее поступку нет оправдания. Превратить нашу жизнь, жизнь всей семьи в настоящий ад… это так эгоистично! Я любила Мириам, честное слово, но она была не подарок. Я понимаю, что, может быть, не должна говорить таких вещей, но это правда.