— Я боюсь его,— призналась она. И, помолчав, прибавила:-Уверена, что он затеял все это лишь для того, чтобы отомстить Роналду, который отобрал у них с братом родовое имение.

— По-моему, ваше предположение отдает мелодрамой. Он просто неисправимый бабник. И ему трижды наплевать, что они с братом уже не хозяева Замка. Будь на его месте Элвин…

— Но он тоже пытался…

— Пытался вас соблазнить? Боже мой!

— Да.— В ее голосе журчал сдерживаемый смех.— Сущий абсурд, правда? А уж как цветисто он выражался! Я не могла удержаться от хохота. Такая я безнадежная дура — всегда хохочу невпопад. На самом деле это нервозность. Во всяком случае, теперь вы понимаете, почему мы с Берти не могли встречаться в «Пайдале». Это было бы слишком жестоко по (Отношению к бедному старому Элвину.

Судя по разговору в саду, когда мы с Дженни впервые посетили «Пайдал», Элвин был прекрасно осведомлен о романе своего брата, они только что не обменивались мнениями о Вере, но я не стал об этом говорить.

— Вы очень шокированы?— спросила она.

— Ужасно ошарашен.

Вера улыбалась, гладя мои пальцы.

— Началось это с уроков верховой езды.

Я невольно отдернул руку: так больно задело меня это признание.

— И моя дочь берет у него уроки верховой езды.

Вера не проронила ни слова. Что это: проявление такта или эгоцентризма?

— Я хотела бы познакомиться с вашей дочерью поближе. Она у вас такая милая.— После недолгой паузы она добавила:— Как продвигается расследование Сэма?

— Расследование Сэма?

— Вы не знали?— изумилась Вера.— Он приходил к нам в субботу — задал кучу вопросов обо всем, случившемся в Нетерплаше. Он говорит, что из этого можно сделать материал для его газеты.

Я был ошеломлен. Мой сын — человек сдержанный, но до сих пор он никогда ничего не скрывал от меня. Странно, очень странно, что он не поделился ни с Дженни, ни со мной. И, конечно, совершенно исключено, чтобы бристольская газета напечатала рассказ о событиях в захудалой дорсетской деревушке.

— Ваша жена не имеет ничего против того, чтобы он к нам заходил?

— Какие возражения у нее могут быть?— сказал я и тут же мысленно ответил на свой вопрос. Дженни и так тревожится за Коринну. Что, если к ее тревоге присоединится еще и опасение, как бы Сэм не попал под очарование этой женщины? А я слишком хорошо знал неотразимость ее очарования.

Вера как будто читала мысли.

— Может ваша жена побаивается, как бы я не оказала на Сэма дурного влияния.— И снова в ее голосе была печаль, глубоко меня тронувшая.

— Чепуха, дорогая.

— Люди так редко навещают меня,— сказала она без всякого сострадания к себе, что только усугубляло горечь этих слов.

— Тем хуже для них,— нашелся я.

Вера колотила маленькими кулачками по драным старым брючкам.

— Я просто не понимаю вас, англичан. У себя на родине я была… скажем так… не последним человеком: моя семья занимает высокое положение в обществе. Я живу здесь в Англии шесть-семь лет и почти ни с кем не знакома. Да, конечно, соседи наносят нам официальные визиты, но тем дело и ограничивается.

— Я думаю, люди вас опасаются.

— Опасаются? Меня?

— Истинная красота как бы отгораживает женщину от всех окружающих. Порождает благоговейный страх или ревность.

— Что за чушь, Джон! Уж не оправдываете ли вы расовый барьер?

Я не мог ей объяснить, что если барьер и существует, то воздвигнут он не цветом кожи, а ее мужем.

— Вы, индийцы, слишком чувствительны к расовой проблеме.