Взялась за край рамы, одной рукой потянула, придерживая другой. Она подняла несколько сотен фунтов металла и
дерева, будто вся конструкция ничего не весила, и аккуратно поставила на ковер.
Я подняла бровь:
- Впечатляет.
Она улыбнулась почти застенчиво.
- Одно из сомнительных преимуществ ликантропа - что можно поднять почти все, что хочешь.
- Я понимаю этот соблазн.
- Я так и думала, - сказала она и начала подбирать подушки и разорванные простыни. Я стала ей помогать. - Наверное, надо сначала положить на место
матрац, - предложила она.
- Ладно. Тебе помочь?
Она рассмеялась:
- Поднять его я могу, но он очень неудобный.
- Да уж.
Я взялась за край матраца.
Кассандра встала рядом со мной, подняв матрац левой рукой. Какое-то странное выражение прошло по ее лицу.
- Мне очень жаль.
- Я всерьез говорила раньше насчет тебя и Ричарда. Я хочу, чтобы он был счастлив, - сказала я.
- Мне это очень лестно. Ты мне нравишься, Анита, очень нравишься. А лучше бы не нравилась.
Я еще успела недоуменно нахмуриться, когда ее точеный кулачок просвистел размытой полосой из ниоткуда и ударил меня в лицо. Я почувствовала, как падаю
назад, на пол, и не успела закрыться от удара затылком. Но больно не было. Когда надо мной сомкнулась чернота, я вообще ни черта не чувствовала.
42
Из темноты я выплывала медленно, будто пробуждаясь от глубокого сна. Что меня разбудило - не знаю, я не помню, как засыпала. Попыталась перевернуться - и
не смогла. И вдруг проснулась резко, с широко раскрытыми глазами, с напряженным телом. Меня уже раньше связывали, и это - одно из наименее любимых мной
состояний. На несколько мгновений я поддалась животной панике, дергая веревки, связывающие мне лодыжки и запястья. Дергала и тянула, пока не сообразила, что
только сильнее завязываю узлы.
Тогда я заставила себя лежать совершенно неподвижно. Сердце стучало в ушах так громко, что ничего больше слышно не было. Руки у меня были связаны над
головой и выгнуты под таким острым углом, что напряжение от лопаток доходило до кистей. Даже чуть приподнять голову, чтобы посмотреть на щиколотки, было уже
больно. За связанные ноги я была привязана к ногам незнакомой кровати. Опустив голову обратно, я увидела, что руки привязаны к ее изголовью. Веревка была
черная и мягкая, и если бы мне надо было угадать, из чего она, я бы назвала плетеный шелк. Такая, как могла бы валяться где-нибудь в чулане у Жан-Клода. На
долю секунды мелькнула эта мысль, а потом в комнату вошла явь, и у меня сердце на секунду остановилось.
К ногам кровати подошел Габриэль. Он aыл одет в черные кожаные штаны, настолько обтягивающие, что будто обливали его тело, и в черные высокие сапоги до
оснований бедер с ремнями наверху. Выше талии он был обнажен, и в левом соске у него блестело серебряное кольцо, в пупке - еще одно. Серебро блестело и в
ушах, бросая зайчики, когда он шел к моей кровати. Длинные густые черные волосы упали вперед, обрамляя бурю серых глаз. Он обошел спинку изголовья, скрылся из
виду и вновь медленно вернулся в кадр.
Сердце у меня снова начало биться, и билось так сильно, что почти не давало дышать. Браунинг, “файрстар”, кобуру и все прочее у меня забрали. |