|
Джон Беллью принадлежал к тому старому, закаленному племени, которое в пятидесятых годах переправилось через прерию в повозках, запряженных волами. К суровому закалу, унаследованному им от предков, прибавился закал трудного, тревожного детства, прошедшего в пору освоения новой земли. — Ты живешь не так, как надо, Кристофер. Мне стыдно за тебя. — Мот и кутила, не так ли? — рассмеялся Кит. Дядя пожал плечами. — Не гляди на меня так уничтожающе, дядюшка, — сказал Кит. — Кутежи — вещь неплохая, но, к сожалению, ты ошибаешься. Я давно перестал кутить: у меня нет времени. — В чем же дело? — Работа замучила. Джон Беллью расхохотался. — Право? Он опять рассмеялся. — Человек — продолжение окружающей среды, — изрек Кит, указывая на дядюшкин стакан. — Смех твой горек и жидок, как вино в твоем стакане. — Работа замучила! — язвительно повторил дядюшка. — Да ты не заработал ни одного цента за всю свою жизнь. — Нет, заработал, но не получил. Я зарабатываю пятьсот долларов в неделю и работаю за четверых. — Картины, которых никто никогда не купит? Модные пустячки, безделушки... Плавать умеешь? — Когда-то умел. — А ездить верхом? — Пробовал и это. Джон Беллью негодующе фыркнул. — Я счастлив, что твой отец в могиле и не видит тебя во всем твоем бесстыдстве. Твой отец был с ног до головы мужчина, понимаешь? Настоящий мужчина! Он выбил бы из тебя всю твою музыкальную и рисовальную дурь! — Что делать! Таков наш упадочный век! — вздохнул Кит. — Если б был какой-нибудь толк ото всех твоих искусств, — сердито продолжал дядя, — ну, это я еще понимаю, это я еще бы мог стерпеть. Но ты за всю свою жизнь не заработал ни цента и не знаешь настоящего труда мужчины! — Гравюры, картины, веера... — перечислил Кит. — Ты пачкун и неудачник. Какие ты картины написал? Несколько мутных акварелей и кошмарных плакатов. И ни разу ничего не выставил, Даже здесь, в Сан-Франциско. — Одна моя картина висит в зале этого клуба. — Мазня! А музыка? Твоя милая, но бестолковая мама тратила сотни на то, чтобы обучить тебя музыке. Но ты и тут осрамился. Ты даже пяти долларов не заработал, ну, хотя бы аккомпанируя кому-нибудь на концерте. Песенки твои? Дребедень, которую никто не печатает и никто не поет, кроме бездельников, прикидывающихся богемой. — Я выпустил книжку. Помнишь, томик сонетов? — робко возразил Кит. — Во сколько он тебе обошелся? — Сотни две долларов, не больше. — А еще у тебя какие заслуги? — Одна моя пьеска ставилась как-то на открытой эстраде. — И что ты получил за нее? — Славу. — А ведь ты когда-то умел плавать и пытался ездить верхом! — гневно воскликнул Джон Беллью, опуская бокал на стол с совершенно излишней стремительностью. — Скажи, ну куда ты годишься? Денег на твое воспитание не жалели, но даже в университете ты не играл в футбол. Ты не умеешь грести. Ты не умеешь... — Я занимался фехтованием и боксом. Немного. — Когда ты тренировался в последний раз? — Да после университета забросил; считалось, что я прекрасно рассчитываю расстояние и время, но только. |
