|
Попасть на скаку в вертлявого зайца оказалось непросто. Острый железный наконечник раз пять втыкался в сухую землю, прежде чем охотник изловчился и попал в самого жирного из косых. Пронзенный сулицей, заяц заверещал и задергался, пятная стерню кровью. Олята соскочил, выдернул сулицу, ловким ударом древка прекратил мучения косого. Дома он привычно ободрал зайца (в детстве сколько раз приходилось), освежевал тушку, порубил на куски. Покончив с зайцем, Олята поскакал к реке, достал вершу (Ждан вчера поведал, как найти). Вернулся с жирными налимами, каждый в полруки длиной. Скоро в котле над очагом забулькала уха. Когда она доспела, Оляна сняла котел с очага, поставила глиняную сковороду — латку. Латка прогрелась быстро, скоро на ней заскворчали, плавая в собственном жиру, куски зайчатины. Вкусный запах поплыл по двору. В стороне послышался шепот. Олята, сидевший на чурбаке, поднял голову. У ограды, зачарованно глядя на сковороду, стояли двое мальцов, лет трех-четырех, не более. Оба босые, в ветхих рубашонках, замурзанные. Олята поманил их пальцем, мальцы пошептались и робко подошли.
— Как зовут? — спросил Олята — Меня Первуша, а он Вторак, — сказал больший из мальцов. — Братья? — Я старший, — важно сказал Первуша. — И так понятно! — хмыкнул Олята. — Есть хотите? Мальцы дружно кивнули. — Тогда помогайте! Олята притащил из избы лавку. Мальцы старательно помогали нести, хотя толку от их помощи было мало. Олята не отгонял — все должны зарабатывать кусок хлеба. От хлева Олята прикатил еще чурбак, Оляна накрыла оба куском полотна. Это Некрас завел: есть на покрытом столе, брат с сестрой привыкли. Мальцы сбегали домой за ложками, Оляна налила им полную миску ухи. Лавка для братьев оказалась высокой, они сползли на землю и дружно хлебали, стоя у чурбака. Олята с сестрой ели сидя. Покончив с ухой, Первуша и Вторак отдали должное зайцу, затем запили снедь кружкой молока. Ели они жадно и много — по всему было видать: оголодали. — Мамке не говорите! — попросил Первуша. — Она ругается, когда у чужих едим. Сором, говорит, побираться! — Так вы работали! — сделал серьезное лицо Олята. Первуша подумал и серьезно кивнул. На прощание братья поклонились, Первуша взял младшего за руку, и оба ушли. — Соседские! — сказала Оляна, собирая посуду. — С утра у ограды крутятся. «Заговорила!» — ахнул Олята, но не подал виду. — Бездельничают! Мы в их годы гусей пасли! — Нет у них гусей! — вздохнула сестра. — Три курицы да петух. «Откуда знаешь?» — хотел спросить Олята, да прикусил язык. Сестра пока он спал, да за зайцем гонялся, везде поспела. К вечеру Ждан пригнал тягло. Сгрузил с телеги долбленные из липы корыта и на виду у Оляты насыпал каждому из коней овса. Дескать, гляди, слово держу. Олята кивнул: вижу. После чего Ждан отвел его в сторону. — Тебе, боярин, баба нужна? — спросил, хитровато щурясь. — Оляна справляется! — удивился Олята. — Я не о том! — махнул рукой Ждан. — Отрок ты большой, утех сладких хочется? — Ждан подмигнул. Оляту бросило в жар. — Есть тут одна, Нежана, — продолжил Ждан, — второй год вдовствует. Не старая еще, лет двадцать. Двое мальцов у нее, Первуша и Вторак. Совсем обнищала без мужа, даже коровы нету. Она тебя приголубит, а ты ей — пару ногат. Нежана козу купит, дети будут с молоком. Переживут зиму. — Почему вервь не помогает сиротам? — Вервь сама голодает. Пятеро в зиму померли. — Потому Нежана согласная? — Нужда прижмет — на все согласишься! — вздохнул Ждан… Вечером Олята долго лежал без сна. |
