Мы невольно рассмеялись: ну и фрукт! И стали подниматься.

— По глазам вижу, что хочется попасть на совещание,— сказал Мальшет.— Проведем их, Иван Владимирович?

— Проведем! — пробасил Турышев.

До театра, где проходило совещание, было рукой подать, и мы отправились пешком.

Несмотря на ранний час, было уже очень жарко, плавился асфальт, так что на нем отпечатывались следы каблуков. От земли до желтеющего неба стояла мгла. Над городом дул обжигающий ветер Азии — суховей.

Совсем рядом была морская ширь, дельта разлившейся Волги; речки, каналы, протоки пересекали улицы. Но в Астрахани царило другое море, безбрежнее и могущественнее Каспия,— зловещая пустыня с застывшими волнами холмов, с горько-соленой на вкус горячей водой бесчисленных озер. Те же раскаленные, мстительно надвигающиеся пески, что поглотили наш родной поселок Бурунный, полузасыпали башню заброшенного маяка.

— Когда дует суховей, я чувствую себя униженным,— мрачно сказал Мальшет.— Я ненавижу пески, как своего личного врага. Не могу этого видеть — Каспий отступает, а пески наступают. Надо бороться, надо бороться!

Глава седьмая

СМОТРЯЩИЕ ВПЕРЕД

Мы пришли рано и заняли хорошие места в шестом ряду. Это уже было четвертое пленарное заседание. «Основные доклады прошли, будут содоклады и выступления»,— услышал я позади чей-то голос, тут же затонувший в шуме, кашле, приглушенном смехе, хлопанье откидных стульев. «Ага,— подумал я,— значит, выступления Мальшета и Турышева — это не основное».

Скоро я увидел Львова. Он прошел в президиум, как на свое привычное место, действительно похожий на дореволюционного барина, какими я их привык видеть в кино. Чувствовалось, что он сыт, выспался, принял ванну. Поражала его необычайная самоуверенность. Не похоже, чтоб его мучили угрызения совести. Холеное красивое лицо отличалось выразительностью, как у артиста. А Глеб - таки очень похож на отца, только не располнел еще и выражение глаз и рта совсем другое. Было в старшем Львове и что-то комическое. Сидя на виду— первый от кафедры,— он своей мимикой мог просто уничтожить выступавшего. И он этим щедро пользовался. У него была превосходная дикция, и каждая его реплика, сказанная вполголоса, отчетливо разносилась на весь зал. За исключением нескольких маститых, которых затрагивать Львов не находил нужным, он, собственно, прошелся по каждому выступлению. Но заметно перешел границы, когда выступали Мальшет и Турышев.

Я невольно засмотрелся на него. Скажет, например: «Не ясно, ох, не ясно!» — и такую скорчит скорбную рожу, что в зрительном зале пройдет смешок. Или: «Смело, смело!» — и покачает головой, пораженный несуразностью высказанного. И всякий понимает, что он хотел сказать «не научно».

Доклад нашего Ивана Владимировича действительно был смел, даже я это понял. Перед этим выступил ряд ученых, с «академической сухостью» отчитавшихся в своих научных работах о Каспии. Никто из них ничего не требовал, просто давал в конце коротенькое резюме.

Зато товарищи, выступавшие от различных организаций и ведомств, требовали. Требовали с надеждой и возмущением. И будь то нефтяники или ловцы, гидростроители или моряки — требования их сводились к одному: дать долгосрочный прогноз уровней Каспия. Как и наших ловцов из поселка Бурунного, их волновало — будет ли море и дальше опускаться или можно надеяться на повышение. Но ни один из научных работников, видимо, не брался ответить на этот вопрос.

Мне почему-то запомнилось горячее выступление молодого, но совершенно седого товарища в форме морского флота, не помню его имени.

— По постановлению правительства,— начал он сурово,— мы провели и закончили ряд проектных работ по реконструкции и строительству портов и подходных каналов на Каспий.