Тем временем сам кайзер Вильгельм II укрылся в Голландии, а перемирие было подписано 11 ноября. Как следствие, все это не имело никакого, абсолютно никакого смысла. Наша экспедиция должна была окончиться здесь, на берегах Тихого океана. Никаких сомнений. Это было очевидно. Каждый день мы ждали приказа о возвращении.

Естественно, инструкции приходили, их передавал нам военный атташе Франции в Вашингтоне. Все они были похожи одна на другую как две капли воды: ожидать следующей инструкции. И мы ждали. Шесть недель. Да, шесть недель Генеральный штаб, если так можно выразиться, держал нас в подвешенном состоянии на берегах Тихого океана. И шесть недель мы пользовались и даже злоупотребляли теми безумными возможностями, которые жизнь неожиданно нам подарила.

По прибытии, едва мы вышли из поезда, нас окружила ликующая толпа. В числе первых были журналисты, фотографы, кинооператоры. Следом за ними женщины… Женщины в форме Красного Креста, в костюмах, в пальто, пожилые, совсем юные, продавщицы, официантки, миллионерши. Все кричали, смеялись, протягивали нам цветы, записки о свидании, сигареты, подставляли губы для поцелуя. Невероятно. Честное слово, все так и было.

Всех нас поселили в одном отеле, самом роскошном отеле города — отеле San Francis. Когда мы заказывали стаканчик в баре, бармен отказывался брать с нас деньги. Комнаты тоже ничего нам не стоили, дирекция отеля предоставила нам их бесплатно. Даже на улицах, если мы брали такси, то заплатить нам не удавалось — от денег водители отказывались. Мы перемещались с одного приема на другой, с одно торжества на другое, из ночного клуба в ночной клуб, и повсюду, где бы мы ни находились, все приветствовали нас стоя, и мужчины, и женщины. А оркестр играл сначала Марсельезу, потом «Мадлон».

Среди военного состава, естественно, существовала служебная иерархия. Механики, клерки, те, кто был в наряде, короче говоря, все те, кого мы по-дружески называли «нелетный состав», жили в небольших отелях, и уже тем более они не ходили на всякие торжества. Но город оказывал им такой же теплый прием, какой встречали мы. Они вели беззаботную жизнь. Приглашения сыпались как из рога изобилия. Обед у кого-нибудь дома или в ресторане, вечеринки в барах, прогулки по Сан-Франциско и его великолепным окрестностям, приглашали даже на свадьбы…

Зато просили подарить на память нашивки младших офицеров, ордена у тех, кто их носил. А когда уже не осталось ни нашивок, ни военных крестов, в ход пошли фуражки, когда и их не стало, то некоторые додумались разрезать на мелкие кусочки собственные обмотки.

Многие дарили все это от чистого сердца, по инерции, если так можно сказать. Но были и не столь восторженные личности. Они продавали эти сувениры. И я уверен, что именно они первыми придумали использовать в качестве подарка обмотки. Впрочем, нашивки, фуражки, обмотки большей части нелетного состава были уже не нужны. Они попросту были не пригодны к военной службе или вследствие физических недостатков, или по причине ранения, полученного на войне. Многие из них получили приказ о демобилизации во время нашего пребывания в Сан-Франциско. А это значило, что наша эскадрилья, будучи уже бесполезной, таким образом становилась еще и недееспособной. Не хватало служб и не хватало механиков.

Что, однако, не помешало мне совершить полет. Со случайным знакомым. Американцем, одним из многих, одним из тысячи, с кем мы тут познакомились. Их было так много, что я не помню никого из них. Но этого я запомнил, его звали Фред. И не без причины.

Фред был военным летчиком из Сакраменто — столицы штата Калифорния, он пригласил меня посетить его эскадрилью. В офицерской столовой мы подняли бокалы за Францию, Соединенные Штаты, Калифорнию, авиацию, за погибших и живых. После чего он мне сказал:

— Идем, совершим небольшой полет.

К счастью, моя бдительность была усыплена немалым количеством алкоголя.