Когда он отпустил ее, она так стремительно попятилась, что он едва не упал вперед. Под ложечкой засосало от недоброго предчувствия.

— Что случилось, Эмили? Отчего вы так нервничаете?

Загнанное выражение в ее глазах исчезло.

— Вы ехали за мной и очень меня напугали. Вы силой затащили меня в мой собственный дом — и еще спрашиваете!

Вот как она все повернула…

— Простите, что напугал вас. Я собирался застать вас в пабе до того, как вы уйдете.

Ее глаза омрачила тень сомнения, но она продолжала смотреть на него в упор.

— Зачем? Что вам от меня надо, Митч?

Этот вопрос в лоб заставил его забыть о раскаянии.

— Почему вы тогда сбежали, Эмили?

— Я оставила письмо…

— В котором не было ничего, кроме извинений. И что они означали? Прости, Джошуа, что покинула тебя и разбила твое сердце?

Она вздрогнула и взглянула на него изумленными, широко открытыми, полными боли глазами. Черт! Он нанес этот недостойный удар нерасчетливо, незаслуженно. Митч провел рукой по волосам, стер ручейки дождя с лица, жалея, что невозможно так же легко привести в порядок клокотавшие в груди эмоции. Он зажмурился.

— Простите, Эмили.

Она не ответила, и, открыв глаза, Митч обнаружил, что она сидит на большой картонной коробке, в которые обычно упаковывают вещи. Он растерянно указал на ряд таких же коробок, громоздящихся на веранде:

— Вы что, уезжаете?

— Да, — не то ответила, не то просто устало вздохнула Эмили.

Митч нахмурился. Шанталь ничего об этом не говорила.

— Из-за завещания вашего деда?

— Он был только отчимом моей матери.

— Неважно. Каждая собака в Пленти знает, что вы делали для Оуэна в последние годы его жизни больше, чем все его кровные родственники, вместе взятые. Вам не следовало сдаваться, Эмили.

— Я и не сдалась, я проиграла, — вызывающе ответила она, щеки у нее раскраснелись, а глаза сердито блеснули.

Теперь она не выглядела поникшей и растерянной и вовсе не казалась побежденной. Если он прикоснется к ней теперь, она не вздрогнет и не отпрянет. Если он прикоснется к ней…

Не думай об этом, Митч!

Он тихо прерывисто выдохнул и кивнул на коробки:

— Когда вы переезжаете?

— В эти выходные.

— И куда?

— У меня есть комнатка в «Лайоне». — Она встала и выпрямилась, словно готовясь к обороне. — Она чистая и достаточно удобная…

— Она холодная, а жить над баром не слишком удобно… Черт побери, Эмили! Когда я остановил грузовик рядом с вами, вы так и подскочили на месте. Что вы будете делать, если в вашу дверь станут ломиться пьянчуги?

— Я прошла курсы самообороны, — сказала она, снова вскинув подбородок, но в ее словах звучала не столько бравада, сколько неуверенность.

Митч с удовольствием ухватился на эту неуверенность. Он шагнул вперед. Ни в какую комнату ни в какой гостинице она не поедет, он собирался объявить ей об этом самым недвусмысленным образом.

— И чему же вас там учили, Эмили? — спросил он негромко, медленно надвигаясь на нее и заставляя пятиться назад. — Вам рассказывали про три самых уязвимых места?

— Д-да. — Ее приглушенный шепот не испугал бы и мышонка. Он продолжал наступать, возмущенный, негодующий.

— И куда вы станете бить в первую очередь?

Она уперлась спиной в стену, ее глаза расширились, густые ресницы затрепетали.