В рассмотренных ранее случаях мы выяснили, что конфликт, скрытый за невротической тревогой, может быть представлен как разрыв между реальностью и ожиданиями человека, которые прежде всего касаются отношений с родителями. В случае Ады за тревогой также лежал явный конфликт, но он принимал несколько иную форму: это был разрыв между реальной ситуацией и ее интроецированными ожиданиями по отношению к себе самой. Тревога Ады была вызвана не чувством вины за сексуальные отношения или беременность, а, скорее, психологической дезориентацией, с которой она столкнулась, последовав авторитету и ожиданиям, отличающимся от стандартов ее матери.

Можно предположить, что Ада не испытывала бы тревогу, если бы последовала ожиданиям матери, хотя бы в их интроецированной форме. Но случай Ады достаточно ясно демонстрирует нам неэффективность такой защиты от тревоги. Чтобы таким образом освободиться от тревоги, ей пришлось бы забыть про собственные желания и никогда не считаться ни с кем, кроме матери. Но поскольку подчинение было для нее обычным способом строить взаимоотношения с людьми, ее психологические паттерны подвергались бы постоянной опасности. Этот случай иллюстрирует дилемму человека, чья свобода от тревоги основывается на подчинении авторитету, который не считается с его автономностью.

Сравнение Сары и Ады проливает свет на описанную динамику невротической тревоги. Для обеих чернокожих женщин факт внебрачной беременности не представлял собой такую тревожащую ситуацию, как для белых женщин. Обе они продемонстрировали склонность уступать: для Сары уступчивость являлась осознанным способом приспособления, особенно к расовым предрассудкам, но почувствовав, что уступки угрожают ее независимости, то защищала свою автономность и самооценку путем сознательной девиантности. У Ады уступчивость была как сознательным, так и бессознательным паттерном, а ее самооценка и самопринятие зависели от того, насколько ей удавалось соответствовать ожиданиям — прежде всего, ожиданиям матери. У Сары чувство отверженности родителями если и присутствовало, то в очень незначительной степени; Ада испытывала сильное чувство отверженности в форме отвержения самой себя перед лицом интроецированных стандартов. У Сары практически не возникало субъективных конфликтов и тревожности. У Ады был сильный субъективный конфликт между интроецированными ожиданиями и реальной ситуацией, который привел к фундаментальной психологической дезориентации и возрастанию тревоги до умеренно высокого уровня.

Ирен: тревога, сверхстарательность и застенчивость

Девятнадцатилетняя Ирен была приемной дочерью довольно пожилых родителей, представителей среднего класса. Семья всегда жила за городом и, поскольку у Ирен не было братьев и сестер, до поступления в школу она была достаточно одинокой девочкой. Она забеременела от своего жениха, с которым поддерживала близкие отношения со времени учебы в школе. Ирен рассказала, что родители никогда открыто не возражали против ее увлечения, но не одобряли этот выбор, потому что родители жениха держали винный магазин. Несколько сексуальных контактов с женихом произошли после окончания школы и как раз перед тем, как они собрались пожениться.

Основными чертами Ирен, которые выявил тест Роршаха, были чрезвычайная добросовестность, застенчивость в общении и тенденция к отстранению, усиленный самоконтроль, склонность цепляться за старые увлечения (что в основном связано с ее одиночеством в прошлом) и в то же время достаточная оригинальность. Длинные паузы, в течение которых она прилежно изучала карточки, как будто молчаливо рассматривала и отклоняла возможные ответы, частично объяснялись трудностями самовыражения, но наряду с этим указывали и на ее компульсивную добросовестность. Эти непреодолимые старания делать все как можно лучше требовали таких усилий, что заметно снижали ее продуктивность.