Я полагаю, что нашу гипотезу можно сформулировать следующим образом: чем больше переживание тревоги приближается к нормальному, тем больше повод (предшествующее событие) и причина тревоги совпадают; но чем более невротической является тревога, тем легче развести повод и причину. Например, пассажир корабля, плывущего в нашпигованных подводными лодками водах, тревожится, как бы его корабль не подбили торпедой. Такая тревога может оказаться реалистичной и соответствующей ситуации, а повод — страх попадания торпеды — со всей очевидностью может быть убедительным объяснением для тревоги. Но, с другой стороны, у людей с сильной невротической тревогой ее приступ может быть моментально вызван случайным словом приятеля, неприветливым взглядом прохожего, мимолетным воспоминанием. Итак, чем более невротической является тревога, тем труднее объяснить ее объективным поводом и тем важнее для нас проникнуть в собственную интерпретацию ситуации субъектом, чтобы найти подходящую причину его тревоги. В таких случаях обычно говорится, что тревога не соответствует ситуации. Она расходится с поводом, но не расходится с причиной, то есть с тем внутренним конфликтом, который обостряется поводом. Мой опыт работы со случаями наиболее сильной тревоги — например, с пограничными психотиками — показал, что с объективной точки зрения повод практически совсем не оправдывает силу тревоги, а причина может быть почти полностью субъективной.

Ранее я в основном обсуждал невротическую тревогу и лежащие за ней конфликты. Но не кажется ли вам, что мы подошли к той области, где уже больше нельзя разграничивать нормальное и невротическое? Разве эти конфликты не присущи всем нам в большей или меньшей степени? И неужели все эти конфликты не противоречат друг другу хотя бы в одной точке? В конце концов, любая тревога порождается конфликтом, корни которого тянутся к изначальному конфликту между бытием и небытием, между существованием и тем, что ему угрожает. Все мы, вне зависимости от степени нашей «нормальности» или «невротичности», ощущаем разрыв между нашими ожиданиями и реальностью. Это разделение теряет свою значимость, и мне кажется, нам лучше рассматривать тревогу без всяких ярлыков, а именно — как часть истинно человеческого способа существования.

Родительское отвержение и тревога

Этот вопрос рассматривается на материале обследования тринадцати незамужних матерей. Проведенные с ними интервью были прежде всего направлены на выяснение связи между степенью неприятия каждой молодой женщины родителями (особенно матерью) и уровнем ее невротической тревоги на данный момент. Если расположить оценки степени отвержения родителями и уровня тревожности в две параллельные колонки, то можно немедленно обнаружить следующее: 1) у большинства девушек отвержение и тревога строго соответствуют друг другу; но 2) у некоторых девушек такое соответствие отсутствует.

В девяти случаях — Нэнси, Агнес, Хелен, Эстер, Фрэнсис, Ирен, Ады, Филлис и Сары — уровень тревожности попадает в ту же категорию, что и степень отвержения. В этой группе каждый зафиксированный случай родительского отвержения сопровождался всплеском невротической тревоги примерно той же силы. Данные исследования этих случаев свидетельствуют в пользу классической гипотезы: отвержение родителями (прежде всего матерью) создает у индивидуума предрасположенность к невротической тревоге. Но в двух других случаях — Луизы и Бесси — наблюдалась прямо противоположная картина. Этим молодым женщинам довелось испытать глубокое родительское отвержение, тем не менее, у них не наблюдалась тревога соответствующего уровня.