|
Не в рейс, конечно, на рыбообработку. Ну и забросили нас на Курилы, в Крабозаводск. И только по баракам рассовали, приходит телеграмма — умерла мама. А тут, как назло, неделю штормило, пароходы и не появлялись в порту. Похоронили без меня. А я… ну что, поревела, поревела, да и осталась. Возвращаться не к чему было, да и не к кому. Начальство, правда, в положение вошло, пристроили меня в хорошую бригаду, чтоб заработать могла. А осенью, после путины, в Южный приехала. Нашла квартиру, заплатила за полгода вперед и с тех пор на материк даже не ездила. Лет пять уже. И пошло — зимой я в проводниках, а летом — на рыбообработке. Один раз на плавбазе даже к самой Америке добиралась… Знаете, почти к берегу подходили, огни видны, они нас овощами снабжали, пищей свежей…
— Нет, бабы, они есть бабы! — возмутился на своей полке Виталий. — Человек, можно сказать, возле самой Америки был, а о чем речь ведет? О свежей пище и овощах! — Ты! Тюря нехлебанная! Когда ты в море месяц пробудешь и вдоволь рыбки поешь на первое, на второе и на третье, вот тогда мы с тобой об овощах поговорим. — А я с тобой и сейчас согласен о чем угодно ночь напролет говорить! А? Может столкуемся? Главное — Колю, из твоего купе вытурить… — Жаль, что ты на второй полке, не дотянусь, — с сожалением сказала Оля и вышла. — Ничего, — протянул Виталий, переворачиваясь на спину. — Столкуемся. Не сегодня, так завтра… Не с тобой, так с другой… Не об этом, так об том… Столкуемся. Никуда никто не денется.
Пермяков пришел под утро. — Вот, оказывается, как ты дежуришь, — сказал он. — Дрыхнешь без задних ног! — Виноват… — Левашов приподнялся на полке, сел, пригладил волосы. — Дежурства отменяются, — сказал он, когда они вышли в коридор. — Проведем, товарищ Пермяков, маленький следственный эксперимент. — Интересно. Какая роль отводится мне? — Не беспокойся, справишься. Отойдем к тамбуру. Так… Становись у самой двери. А теперь сделай семь шагов на цыпочках в глубь коридора. И заметь, у какого купе ты окажешься. Смелей, это недалеко. — Я оказался у твоего купе, — сказал Пермяков, вернувшись. — А теперь еще раз. Только шаги делай побольше. Пермяков снова вышел в коридор, прижался спиной к двери и начал отмерять шаги. При счете семь он остановился и посмотрел на дверь купе. Вернулся. — Не хватило примерно полтора шага до седьмого купе, — сказал он. — А прошлый раз я остановился у пятого. Твое ведь пятое? — Что-нибудь случилось? — Пошли. Постояв в тамбуре, они торопясь проскочили в восьмой вагон. Постояли, прислушиваясь. Левашов включил фонарь, бросил луч по полкам, по окнам… — Подожди, Серега… А ну-ка, посвети на пол… Видишь? На полу, покрытом искрящейся изморозью, виднелись следы. Кто-то совсем недавно, потоптавшись, большими шагами прошел в глубину вагона. — Как же это он? — в недоумении проговорил Левашов. — Такая неосторожность… Может, провокация? — Никакой провокации. Он приходил сюда без фонаря. Поэтому собственных следов видеть не мог. А о том, что на полу образовалась изморозь, ему и в голову не пришло. — Да, все учесть невозможно… Надо же, изморозь образовалась… Следы пересекали вагон и выходили в тамбур. — Здесь должен быть угольный ящик… — Левашов осмотрел пол, стенку. — Вот! — Открыв металлическую дверцу, он направил луч в нишу. |
