И подпись:

    «С монаршим благоволением, искренне твой Эдвард.»

    Еще имелся постскриптум:

    «P. S. Мой венценосный брат Леопольд, курфюрст Брокенгарцский, при случае велел тебе кланяться.»

    Двусмысленность постскриптума настораживала. Ясное дело, казначей при встрече и без напоминаний отвесил бы поклон курфюрсту Леопольду. Но суть колебаний лежала в иной плоскости. Август Пумперникель понимал, что он едет в Брокенгарц. Без вариантов.

    Он не мог понять другого: хочется ему туда ехать, или нет?

    С одной стороны, дальняя дорога. Тряская карета, пыль, соленые шуточки эскорта. Трактиры, постоялые дворы. Стряпня, вредная для деликатного желудка. Возможно, ночлег под открытым небом. Грабители, нищие попрошайки, бродяги. Собаки горластыми стаями несутся за экипажем. Девки предлагают жирное молоко, немытые ягоды и свои сомнительные услуги.

    Четыре дня туда, четыре – обратно.

    Больше недели кошмара.

    С другой стороны, Брокенгарц. Местная Палата мер и весов – у арифметов она вызывала уважительный трепет. Эталонизация жизни – о ней, разумной и упорядоченной, Пумперникель имел удовольствие слышать, но ни разу не сталкивался непосредственно. Расчет эталона – нового взамен старого, износившегося и почившего на кладбище. То, что эталоном в данном случае был маг, лишь добавляло прелести. Исчислять приятней, если количество неизвестных стремится к бесконечности.

    Это знает любой арифмет.

    – Еду, – вслух произнес казначей.

    И добавил, в порыве вдохновения произведя молниеносный расчет:

    – Еду с радостью, омраченной на одну треть.

    CAPUT II

    где скрипят колеса и цокают копыта, бряцает оружие и ржут кони, заходит речь о гармонии чисел , а там – и о самых стралдшных страхах, какие случаются на свете

    Он оказался пророком, этот Август Пумперникель.

    Карету и впрямь трясло. Не прошло и часа пути, а казначей уже испытал первый приступ морской болезни. Затем последовал второй, третий, шестнадцатый... Да, Пумперникель обожал считать. Но он не подозревал, что его жизнь будет отягощена фактами, подсчет которых усугубит проблему.

    Уж лучше овечек при бессоннице нумеровать...

    – Возьмите мятную пастилку, – сжалился над беднягой Фортунат Цвях. Венатор ехал верхом на гнедом жеребце, пел любовные канцоны и чувствовал себя великолепно. – Говорят, помогает.

    Пастилку казначей взял.

    Скоро узнав: не все то правда, что говорят.

    Завтракал он дома: горячими булочками с маслом и земляничным джемом, запив еду доброй чашечкой кофия. Обедал – в трактире близ Ясных Заусенцев, поселка строгалей. Кормили здесь дешево и сердито. Кровяная, значит, похлебка из баранины, бобы с острыми ребрышками не пойми кого, редька со шкварками, яйца со смальцем.

    Черное пиво – рекой.

    Ужинал – на постоялом дворе дядюшки Тима, хромого дедугана с извращенными представлениями о вкусной и здоровой пище. Раки, вареные с хреном, крепчайшая, аж дым из ушей, «хреновуха», свиные ножки в тертом хрене; пирог со спаржей, пармезаном и хреном, каша из улиток с добавлением молока и горького сока, выжатого из.