— А ведь наш Мальчик уже, наверное, замерз, — весело сказал Рунов, — нужно его позвать.

Я не стала возражать. Автомобиль тронулся, моя рука непроизвольно нащупала ладонь Рунова, и наши пальцы сплелись, словно истомившиеся предчувствием долгожданной встречи любовники.

— Какое сходство, — прошептал он, — какое сходство, совершенно одно лицо. Еще вчера бы не поверил. — Тыльной стороной ладони он нежно-нежно провел по моему лицу, словно очертил магический круг.

Я ощутила жар и тяжесть в теле. Ах, рыжая, рыжеволосая дева, тебя уже сажали на колени, хватит ли у тебя духу шаловливо погрозить наманикюренным пальчиком и промурлыкать игриво: «Не думай, не думай, что это навсегда»? В действительности я произнесла совсем другое:

— Хочешь, я буду тебя любить?

— Так бывает? — спросил он.

Если бы я знала, что бывает, а что нет.

Потом мы молча ехали навстречу мириадам разбегающихся в снежном тумане огоньков, я смотрела на его профиль в предчувствии какой-то замечательной сладкой тайны. Что-то подобное я испытала только однажды с тем, моим первым, запретно пахнущим коньяком… Господи! Стоило пройти через столько крушений и неудач, чтобы ни с того ни с сего понять, что тебе всего-то и не хватало в жизни веселого выпивохи, совершившего свой последний головокружительный полет с ветхого моста над горной речкой…

Счастливая ночь ждала меня впереди. Я не просто поцеловала его, я запечатлела поцелуй. И подумала: здесь должна звучать музыка, и лучше всего соло на саксофоне, то самое — «Лодка среди кувшинок». Впервые в жизни любовь была похожа на полуденный сон в траве. Мои душа и тело наконец воссоединились, взявшись за руки, как неразлучные школьные подружки. Я снова плыла по течению в лодке без весел, но теперь эта река называлась Любовь.

Я обняла его так крепко, что у меня хрустнули пальцы, и заплакала.

ГЛАВА 4

У меня началась новая жизнь, вполне счастливая. Я находилась наверху блаженства, я беззаботно купалась в любви. Давно известно: все женщины, в том числе и самые ярые эмансипе, став любимыми или беременными, автоматически тупеют. Так и я напрочь забыла старую истину, гласящую, что в жизни счастья ровно столько, сколько мороженого в вафельном стаканчике. Оно только возвышается сверху завлекательным холмиком, а укусишь пару раз — и обнаружишь хрустящую пустоту.

Две недели я сидела под добровольным домашним арестом и получала от этого несказанное удовольствие. И за эти две недели мне ни разу не удалось застать Рунова утром или днем, а тем более спящим. Каждый раз, просыпаясь, прежде чем открыть глаза, я протягивала руку и обнаруживала рядом пустую, едва успевшую остыть постель. Он так ловко избегал идиллии совместных пробуждений, что я даже начинала сомневаться, не страдает ли он суеверием древних, считавших, будто увидевший их спящим прочтет самые сокровенные мысли. Так это или иначе, но иногда мне приходили в голову странные мысли: а не приснилась ли мне, например, предыдущая ночь любви? И тогда по вечерам я с затаенным страхом ждала его возвращения — ведь только он мог развеять мои опасения.

При всем своем легкомыслии я не единожды задумывалась, пытаясь понять, зачем Карен подсунул меня Рунову. Поначалу я придерживалась версии, что он хотел сделать из меня наживку, но дни проходили за днями, а мой бывший любовник не возникал с обещанными дальнейшими инструкциями. Потом мне казалось, что с моей помощью он хотел выведать у Рунова какую-то тайну, а она у него непременно имелась, и, как я предполагала, не одна. И еще я ни минуты не сомневалась в главном: появись завтра Карен, он способен потребовать от меня что угодно.