Заметка между тем гласила:

«По сообщению ТАСС, 16 января предотвращена попытка угона пассажирского самолета, следующего по маршруту Москва — Ленинград. Попытку осуществил двадцатичетырехлетний выпускник одного из московских художественных училищ, использовавший в этих целях учебную гранату.

Преступник был убит во время проведения операции по его разоружению. В тот же день был задержан его сообщник, также выпускник художественного училища, который помогал в осуществлении этого преступного плана».

Негусто, ничего не скажешь. И не совсем так, как я себе представляла, вернее, не совсем так, как мне рассказал Рунов. Я с удвоенной энергией принялась перелистывать подшивки, рискуя натереть мозоли на ладонях, в тщетной надежде разыскать сообщение об еще одном угоне самолета. Ничего подобного я больше не нашла, что было неудивительно — до перестройки такие происшествия случались нечасто.

Я задумалась, а задуматься было о чем: что-то явно не сходилось. По времени все совпадало, к тому же оба угонщика — художники, но, во-первых, он ничего не сказал мне о судьбе своего друга (а она, надо признать, оказалась более чем печальной), во-вторых, если судить по заметке, самого Рунова на борту захваченного самолета не было. Впрочем, кажется, он не утверждал и обратного.

Что же делать? Спросить у Рунова? Но как я объясню свой интерес и то, что я полезла рыскать по газетам? Он попросту подумает, будто я ему не доверяю, еще хуже, если у него возникнут подозрения. Их ни в коем случае нельзя допустить, учитывая враждебное отношение к моей скромной персоне Мальчика, а также постоянно маячившего за моей спиной Карена и ту странную роль, которую он мне уготовил. Что дальше, что же делать дальше?

Я вышла из библиотеки в полной растерянности и смятении. Каким-то шестым чувством я ощущала, что попала в лабиринт. Как слепой котенок, тыкалась носом во враждебное мне пространство, пытаясь определить, с какой стороны меня подстерегает опасность…

— Девушка, вас подвезти? — раздался за моей спиной скрипучий голос с придыханием, когда я бесцельно брела по одному из арбатских переулков.

Этот голос вырвал меня из задумчивости, и я с удивлением обнаружила, что успела уйти так далеко.

Я обернулась, готовая послать подальше галантного водилу, и тут увидела, что с заднего сиденья импортной тачки — идентифицировать марку я не смогла, не слишком-то я в них разбираюсь — мне приветливо улыбается Карен. И не просто улыбается, а еще и делает барственный знак ручкой, мол, приди в мои объятия. Я поплелась к раскрытой дверце автомобиля с энтузиазмом агнца, подгоняемого к жертвенному алтарю.

Карен вольготно расположился на сиденье, свободного пространства рядом с ним почти не оставалось, мне пришлось довольствоваться маленьким пятачком между его грузным телом в дорогой дубленке и захлопнувшейся дверцей.

— Трогай, — приказал он водителю, и машина плавно тронулась с места.

Теперь он обратился ко мне:

— Это хорошо, что ты избавилась от мальчишки, только не понимаю, зачем потащилась в библиотеку?

— Почему бы мне не пойти в библиотеку? — ответила я вопросом на вопрос. — Есть мужчины, которых интересует не только женское тело, с такими приходится еще и разговаривать, причем на разные темы…

— Ты там проторчала почти два часа. — Карен явно не оценил моего тонкого намека. — С чего бы такая тяга к разумному, доброму, вечному?

Я пожала плечами, предоставляя ему возможность ломать голову сколько заблагорассудится.

— Ладно, рассказывай, что там у вас происходит.

С таким же успехом он мог бы спросить у меня, есть ли жизнь на Марсе. Что бы я могла ему рассказать, даже если бы захотела? Что ничего, ровным счетом ничего не происходит.