— Это ложь! — режет Инквизитор.

Я смертельно устал. Я понимаю, насколько безнадежны попытки что-то доказать. Никто не придет на помощь; плебс обожал меня, теперь возненавидит и будет улюлюкать и свистеть, когда меня сожгут — и кто осудит плебс? Каковы бы ни были сильные мира сего — плебеям они враги…

— А дворцы, построенные Цветами за эти пятьдесят лет, вы снесете? — говорю я. — Мосты? Крепости? Потопите корабли? Переплавите колокола? Убьете людей, которых они успели исцелить? Ну, что ж вы заткнулись? Ты уже приказал ломать храм Доброго Взгляда, Нормад? Или Инквизитор хватал тебя за руки?

Нормад наливается темной кровью. Инквизитор бледнеет. Лорды вжимаются в кресла.

— Увести эту нечисть! — отрывисто бросает Нормад. — На костер ведьмака! Все убедились, лорды?

Лорды молчат и смотрят вниз. Стража Нормада подходит к нам с Ленорой — и я вдруг вижу столб белого света, пробивший потолок в шаге от меня. Я понимаю, что могу войти в этот свет и оказаться где-то бесконечно далеко отсюда, живой, свободный — но это убьет Ленору, а Уркас, смотрящий на меня, как на последнюю надежду, останется в руках палачей, один…

Я обнимаю свою прекрасную даму, я улыбаюсь Уркасу. Я поворачиваюсь к страже.

Я остаюсь.

* * *

Я кашляю, кашляю и кашляю. Меня рвет и я снова кашляю. Мне не вдохнуть — и тело, особенно ноги, еще горит до самых костей. Я почти слеп от дыма.

Чьи-то нереальные руки поднимают мою голову, на губах — холод и влага, я делаю несколько судорожных глотков и еле удерживаю воду в себе. Приваливаюсь к плечу того, кто…

Андрея.

Дымом не пахнет. Все в прошлом. Мы в кухне, я — на полу, на коленях, сложившись втрое; он рядом со мной, со стаканом воды в руке. По полу размазана вода вперемешку с желчью и копотью.

Андрей качает головой.

— Ну ты даешь… Я же звал тебя назад, когда еще можно было уйти спокойно! Что тебя на костер понесло?

— Он меня не отпустил, — говорю я сипло. — Хочешь — верь, хочешь — нет. И я как-то… короче, я вообще не осознавал себя внутри этого короля-расстриги. Он меня сожрал, впитал в себя. Хватка разжалась, только когда он умер. Что я мог сделать?

Андрей улыбается — несколько обеспокоенно.

— Попей еще. На тебе лица нет. Сколько раз тебе повторять — не отождествляй.

Я допиваю воду одним глотком. Встаю. Смотрю в узенькое зеркальце над раковиной — на свою осунувшуюся бледную физиономию. Лицо есть. И даже — мое. Я, кажется, не его ожидал увидеть — ух, какое лицо было у Церла… По моей спине пробегает озноб.

— Из палача удрал, — говорит Андрей, — а в этом кромешном кошмаре задержался до смертной казни включительно… Ну у тебя и выбор!

— Он — не кошмар! — огрызаюсь я. — И, кстати, почему это ты в такой великолепной форме? Я понимаю, что ты умираешь легче, но не на медленном же огне?

Андрей улыбается.

— Ты только не убивай меня сразу… в Леноре была только половина, свинья он бестрепетная, твой Церл — дамский любимчик! Заставил бедную девочку полвека таскаться за собой из трупа в труп, некрофил несчастный… Фарфоровые статуэточки из настоящих мертвецов, ваши пальцы пахнут ладаном… Что терпела — жуть, не постигаю! Любила… женщины такие привязчивые, а он увлекательный был крендель.