— Очень тяжелое заболевание. Мне очень жаль…
— Да не виню я вас! Вы сделали, что могли. Вот как ветеринар для этой собаки на снимке. Но толку нет, верно? Что же теперь? Усыпить его надо?
— Нет, Рон, про это пока не думайте. Иногда через долгое время такие параличи проходят сами собой. Надо подождать. Сейчас я никак не могу сказать, что надежды нет вовсе. — Помолчав, я обернулся к миссис Канделл. — Но тут есть свои трудности. В частности, отправление естественных надобностей. Для этого вам придется выносить его в сад. Слегка нажимая под животом, вы поможете ему помочиться. Научитесь вы этому быстро, я не сомневаюсь.
— Ну, конечно! — ответила она. — Буду делать все, что надо. Была бы надежда.
— А она есть, уверяю вас.
На обратном пути я не мог отделаться от мысли, что надежда эта очень невелика. Действительно, паралич иногда проходит сам собой, но ведь у Германа — крайне тяжелая форма. Закусив губу, я с суеверным ужасом подумал, что мои визиты к Канделлам приобретают оттенок фантастического кошмара. Парализованный человек и парализованная собака. И почему эта фотография была напечатана именно сейчас? Каждому ветеринару знакомо чувство, будто судьба работает против него. И пусть машину заливал яркий солнечный свет, на душе у меня было черно.
Тем не менее я продолжал заглядывать туда каждые несколько дней. Иногда я приезжал вечером с двумя бутылками темного эля и выпивал их с Роном. И муж и жена встречали меня с неизменной приветливостью, но Герману лучше не становилось. По-прежнему при виде меня песик волочил по коврику парализованные лапы, и, хотя он сам возвращался на свой пост у кровати хозяина и всовывал нос в опущенную руку, я начинал смиряться с тем, что недалек день, когда рука опустится и не найдет Германа.
Однажды, войдя к ним, я ощутил весьма неприятный запах, показавшийся мне знакомым. Я потянул носом, Канделлы виновато переглянулись, и Рон после некоторой паузы, сказал:
— Я тут Герману одно лекарство даю. Вонючее — поискать, но для собак, говорят, полезное.
— Ах, так?
— Ну… — Его пальцы смущенно пощипывали одеяло. — Билл Ноукс мне посоветовал. Один мой друг… Мы с ним вместе в забое работали. Так он на той неделе навестить меня приезжал. Он левреток держит, Билл то есть. И про собак много чего знает. Ну и прислал мне для Германа эту микстуру.
Миссис Канделл достала из шкафчика обыкновенную бутылку и неловко подала ее мне. Я вытащил пробку и в ноздри мне ударил такой смрад, что память моя сразу прочистилась. Асафетида! Ну, конечно! Излюбленный ингредиент довоенных шарлатанских снадобий, да и теперь попадается на полках в аптеках и в чуланах тех, кто предпочитает лечить своих животных по собственному усмотрению.
Сам я в жизни ее не прописывал, но считалось, что она помогает лошадям от колик и собакам при расстройстве пищеварения. По моему твердому мнению, популярность асафетиды покоилась исключительно на убеждении, что столь вонючее средство не может не обладать магическими свойствами. И уж во всяком случае Герману она никак помочь не могла. Заткнув бутылку, я сказал:
— Так вы ее ему даете?
Рон кивнул.
— Три раза в день. Он, правда, нос воротит, но Билл Ноукс очень в эту микстуру верит. Сотни собак с ее помощью вылечил.
Проваленные глаза глядели на меня с немой мольбой.
— Ну, и прекрасно, Рон, — сказал я. — Продолжайте. Будем надеяться, что она поможет.
Я знал, что вреда от асафетиды не будет, а раз мое собственное лечение результатов не дало, никакого права становиться в позу оскорбленного достоинства у меня не было. А главное, эти двое милых людей воспряли духом, и я не собирался отнимать у них даже такое утешение.
Миссис Канделл облегченно улыбнулась, из глаз Рона исчезло нервное напряжение. |