Я поднес было стакан ко рту, но миссис Канделл меня остановила:

— Вы ведь больше пока к нам приезжать не будете, мистер Хэрриот, — сказала она, — так, по-моему, надо бы нам выпить какой-нибудь тост.

— Согласен, — сказал я. — За что бы нам выпить? А! — Я поднял стакан. — За здоровье Билла Ноукса!

Зрелище собаки с длинным туловищем, у которой парализованы задние конечности, способно испортить ветеринару весь день. Прогноз всегда неблагоприятен. А уж что говорить о Германе, который занимал такое важное место в жизни своего мужественного хозяина. Из его выздоровления я не извлек ничего полезного, поскольку оно было практически спонтанным, но вот Рон Канделл научил меня ценить дарованные мне простые блага.

48. Рип

Худенькое тело врезалось в коровий бок, и меня передернуло, но сам Джек Скотт словно бы и внимания на свой полет не обратил. Глаза у него, правда, чуть выпучились, кепка соскользнула на ухо, но он снова ухватил хвост, уперся подошвами в булыжник и приготовился к дальнейшему.

Я пытался оросить матку коровы раствором люголя. Обычное послевоенное лечение бесплодия, вызванного эндометритом. Но оно требовало введения длинного металлического катетера в шейку, и этой корове такая процедура явно пришлась не по вкусу. Каждый раз, едва я начинал вводить катетер, она резко поворачивалась и щуплый фермер стукался о соседнюю корову.

Но теперь дело как будто пошло на лад. Только бы она секунду постояла спокойно, и металлическая трубка проскользнет, куда следует!

— Держите крепче, Джек, — прохрипел я, начиная накачивать раствор люголя.

Едва корова ощутила, что происходит, она опять повернулась, рот фермера, зажатого между двух великанш, разинулся, и тут же копыто припечатало пальцы его ноги. У него вырвался тихий стон.

— Вот и чудесно, — сказал я, извлекая катетер, а про себя подумал, что пациентка оказалась на редкость несговорчивой.

Джек, однако, моего мнения, видимо, не разделял. Сильно прихрамывая, он обошел корову и обнял ее за шею.

— Ах, ты моя умница! — пробормотал он, прижимаясь щекой к могучей челюсти.

Я следил за ним без всякого удивления. В этом был весь Джек. И к людям, и к животным на своей ферме он питал нежнейшую привязанность, не делая никаких исключений, и чувство это, видимо, было взаимным, не считая, разумеется, моей пациентки. Кончив ее обнимать, он протиснулся обратно и перепрыгнул через сточный желоб. Лицо его сияло обычной улыбкой. Само оно не выглядело типично фермерским — не обветренное и румяное, но бледное, изможденное, словно он не спал ночами. Было Джеку всего сорок лет, однако глубокие складки на лбу и на щеках заметно его старили. Только улыбка освещала его изнутри каким-то особым светом.

— У меня для вас еще есть кое-какая работка, мистер Хэрриот. Сперва сделали бы вы укол волу, чего-то он кашляет.

Мы зашагали через двор, а Рип, овчарка Джека, радостно плясал вокруг него. Собаки на фермах нередко держатся настороженно, стараются поменьше попадаться на глаза людям, но Рип вел себя, как счастливый баловень.

Фермер нагнулся и потрепал его по спине.

— Здорово, малый! С нами идешь, что ли?

Пес только в восторге извивался. Но тут к нам подбежали мальчик с девочкой — самые младшие члены семьи.

— Пап, ты куда? Пап, ты чего делаешь? — затараторили они.

Визиты на эту ферму редко обходились без вмешательства ребятишек: они сновали между коровьими ногами, мешали работать, но Джек относился к этому с полнейшим благодушием.

Вол лежал на толстой подстилке и спокойно жевал жвачку. Видимо, чувствовал он себя прекрасно.

— Так-то он ничего, — сказал Джек.