Он принялся лизать Джеку затылок шершавым языком, сдвигая кепку ему на глаза. Когда это повторилось несколько раз, Джек кротко запротестовал:

— Хватит тебе, Джордж, не чуди! Разбаловался, дурачок! — А сам изогнулся и почесал могучую шею.

На морде Джорджа было чисто собачье выражение, довольно странное для быка. Он упоенно лизался и тыкался носом, словно не слыша увещеваний хозяина. Такой бычище на многих фермах был бы потенциальным убийцей, но для Джека Джордж оставался милым теленком.

Пора окота прошла, в свои права вступило лето, и я с радостью убедился, что заботы Джека оказались не напрасными. Два полупарализованных ягненка не только не погибли, а держались молодцом. Они все еще валились на землю после нескольких шагов, однако усердно щипали молоденькую травку, и процесс в мозгу дальше не развивался.

В октябре, когда деревья вокруг фермы Джека запылали золотом и багрецом, он как-то перехватил меня на шоссе.

— Вы на минутку к Рипу не заглянете? — спросил он тревожно.

— Он, что, заболел?

— Да нет. Охромел чуток, только не пойму отчего.

Далеко идти мне не пришлось — Рип всегда вертелся возле хозяина, — но у меня сжалось сердце: он заметно волочил правую переднюю ногу.

— Что случилось? — спросил я.

— Коров сбивал, ну, одна возьми да и стукни его в грудь копытом. Хромает он все больше, а я ничего неладного в ноге нащупать не сумел. Загадка какая-то.

Пока я ощупывал его ногу от лапы до плеча, Рип энергично вилял хвостом. Ни раны, ни повреждения, ни каких-либо признаков боли… но едва мои пальцы коснулись первого ребра, как он взвизгнул. Поставить диагноз было нетрудно.

— Радиальный паралич, — сказал я.

— Ра… что это?

— Радиальный, или лучевой, нерв проходит над первым ребром, и копыто, очевидно, повредило его вместе с ребром. В результате разгибающие мышцы вышли из строя, и он не может выносить ногу вперед.

— Чудно, — буркнул фермер и провел ладонью по густой шевелюре, по белой сетке морщин на щеке. — А он поправится?

— Дело очень затяжное, — ответил я. Нервная ткань регенерирует медленно — неделями, а то и месяцами. Лечение практически не помогает.

Фермер кивнул.

— Ну, так подождем. Хорошо хоть (его лицо вновь озарилось улыбкой), что он и хромой может коров собирать. Без работы он бы совсем извелся. Рип, он свою работу любит.

На обратном пути к машине Джек вдруг ткнул меня локтем и приоткрыл дверь сарая. В углу на ворохе соломы сидела кошка, окруженная котятами. Джек поднял двоих малышей и положил их на свои заскорузлые ладони.

— Вы только поглядите, прелесть-то какая! — Он прижал котят к щекам и засмеялся.

Заводя мотор, я почувствовал, что должен его как-то ободрить.

— За Рипа, Джек, особенно не тревожьтесь. Обычно такие параличи со временем проходят.

Но не у Рипа. Через несколько месяцев хромал он по-прежнему, и мышцы ноги заметно атрофировались. Видимо, нерв пострадал сильно, и симпатичный пес был обречен до конца своих дней ковылять на трех ногах.

Джек никакого значения этому не придал и упрямо утверждал, что Рип все равно отлично работает.

Катастрофа разразилась в воскресное утро, когда мы с Зигфридом сидели в приемной, распределяя вызовы. Дверь на звонок открыл я и увидел перед собой Джека с Рипом на руках.

— Что случилось? — спросил я. — Ему хуже?

— Нет, мистер Хэрриот, — хрипло ответил Джек. — Тут другое. Опять его брыкнули.

Мы осмотрели пса на операционном столе.

— Перелом большой берцовой кости, — определил Зигфрид.