– Простите, дело было не так. И я помню все в мельчайших подробностях. У стариков память, чем больше идет время, тем становится отчетливее. И беспощадней. Вечером шестого июля, часов в девять, я услышал, что кто‑то отчаянно стучит в дверь. Пошел открывать – и передо мной стояла Лизетта, которая убежала из дому. Ее изнасиловали.
– По дороге из Серрадифалько в Вигату?
– Нет. Отец, накануне вечером.
У Монтальбано не хватило духу открыть рот.
– И это только начало, худшее еще впереди. Лизетта мне по секрету рассказала, что ее отец, дядя Стефано, как я его называл, мы были в родстве, время от времени допускал с ней кой‑какие вольности. В один прекрасный день Стефано Москато, который вышел из тюрьмы и вместе со своими уехал в эвакуацию, нашел письма Марио, адресованные дочери. Сказал, что должен с ней поговорить о чем‑то важном, отвел ее за город в чистое поле, швырнул ей в лицо письма, избил ее и изнасиловал. Лизетта была… она никогда не была с мужчиной. Она не стала поднимать скандал, нервы у нее были стальные. На следующий день она просто сбежала и пришла ко мне, я был для нее больше чем брат. На другое утро я отправился в город сообщить Марио о приходе Лизетты. Марио прибежал сразу после обеда, я оставил их вдвоем и пошел бродить в поля. Вернулся около семи вечера, Лизетта была одна, Марио вернулся на «Пачинотти». Мы поужинали, потом высунулись в окно и стали следить за воздушным налетом на Вигату, он казался нам похожим на салют. Лизетта отправилась спать наверх, в мою спальню. Я остался внизу читать книгу при свете керосиновой лампы. Вот тогда‑то…
Риццитано замолчал, выбившись из сил, глубоко вздохнул.
– Хотите стакан воды?
Казалось, старик его не слышал.
– …вот тогда‑то я и услышал вдалеке чей‑то голос, какие‑то выкрики. Вернее, сначала мне показалось, что это воет какой‑то зверь, скулит собака. А на самом деле это был дядя Стефано, он звал дочь. От этого голоса у меня пошли мурашки: это был измученный и надрывный голос любовника, жестоко брошенного, который по‑звериному страдает и выкрикивает свою боль, это не был голос отца, который ищет дочь. Я был потрясен. Отворил дверь, снаружи стояла непроглядная тьма. Крикнул, что дома я один, почему он приходит ко мне искать свою дочь? Внезапно он оказался передо мной; как катапульта, ворвался в дом, казался прямо сумасшедшим, дрожал, поносил меня и Лизетту. Я попытался успокоить его, приблизился. Он ударил меня кулаком в лицо, я упал навзничь, оглушенный. Увидел, что в руке у него оказался револьвер, он говорил, что убьет меня. Я совершил ошибку – упрекнул его, что он разыскивает свою дочь, чтоб опять ее насиловать. Он выстрелил в меня, но промахнулся, потому что был слишком возбужден. Прицелился получше, но в этот момент раздался другой выстрел. Я в моей комнате рядом с кроватью держал заряженное охотничье ружье. Лизетта его взяла и сверху, с лестницы выстрелила в отца. Дядю Стефано ранило в плечо, он пошатнулся, револьвер у него выпал из рук. Лизетта хладнокровно приказала ему уйти, иначе она его прикончит. И я не сомневался, что она приведет свою угрозу в исполнение. Дядя Стефано уставился дочери в глаза, потом принялся стонать со стиснутыми зубами, думаю, не только из‑за раны, повернулся и вышел. Я задвинул засовы на дверях и окнах. Я был потерян, и это Лизетта меня ободрила, дала мне силы. Мы сидели забаррикадировавшись и на следующее утро. Часов около трех пришел Марио, мы рассказали ему, что у нас произошло с дядей Стефано, и тогда он решил провести ночь с нами, не хотел оставлять нас одних, было ясно, что отец Лизетты опять появится. Около полуночи на Вигату обрушилась страшная бомбардировка, но Лизетта оставалась спокойна, потому что ее Марио был с ней. Утром девятого июля я поехал в Вигату посмотреть, стоит ли еще дом, который был у нас в городе. Посоветовал Марио никому не открывать и держать под рукой ружье. |