Дино Динаев. Собака Кантерсельфа
Не ждали, дети ишака, а я пришел. Обращение к жителям Алги при штурме.
1.
Судебный пристав пришел 17 октября, ровно за месяц до того, как Сафе стукнуло восемнадцать. Он никогда не приходил раньше, как не приходил и позже. Ровно день в день, неотвратимо как сама смерть. Еще с вечера, засыпая, Сафа знал, что завтра надо ждать пристава. У его единственного дружка Кольки Москаленко днюха была 5 сентября, так пристав заявился аккурат 5 августа. В глубине души тлела надежда, что он не придет, про Сафу забудут. Мало ли, документы могут затеряться. Кому он нужен? Маленький никому не нужный Сафа. Откровенно говоря, он и сам в это не верил. Хотя Колька и болтал про парнишку, которого проигнорировали приставы: – Это парень с соседней улицы! Сам я его не видал, но один кент говорил конкретно. Да, да, он остался в городе: трахает баб в женском квартале и жрет водку в "Зубах". Почему мы его не видим? Так ты же не торчишь в баре целый день! Потом судебный пристав пришел к Кольке. В последний месяц Коляна в городе Сафа практически не видел. Тот проходил какие-то комиссии, собирал справки. Лишь как-то раз пересеклись, и Колян стал орать на всю улицу, как ему скоро станет хорошо жить, и какие он начнет заколачивать денежки. Сафа уже совсем намылился спросить, чего он тут разорался, но Колян вдруг приблизил к нему вплотную побледневшее, выцветшее, словно старое фото лицо с потрескавшимися губами и прошептал: – Беги, братишка. Беги пока не поздно. Глаза у него были загнанные, неподвижные, помертвелые. Словом от прежнего шутника Кольки Москаленко ничего не осталось, он превратился в трясущегося, озабоченного и перепуганного малька. Общаться с таким было напряг, и Сафа был рад, когда тот сгинул и объявился лишь в канун отъезда 5 сентября, когда неожиданно позвонил и пригласил на днюху. – Ты же уезжаешь сегодня? – удивился Сафа. – Успеем, эти козлы после обеда приедут. Уж лучше бы Сафа не ходил. Проводы больше походили на похороны. Колян жил с бабушкой, и та все время выла, не смогла даже пожрать сготовить. Ходила, сморкалась, вытирая красные глаза передником. А на фига ей передник, если она ничего не готовит. Колян, в конце концов, запер ее в ванной. Было видно, что он бодрится изо всех сил, но выходило это у него неважно. Он без толку суетился, глаза красные, не выспавшиеся. Кожа на лице словно высохла, обтягивая скулы. Он сильно похудел. – Скоро встретимся, – пообещал он. – В лепешку расшибусь, а тебе помогу. Надо вместе держаться, братишка. Вместе! – и он сжимал кулаки так, что хрустела кожа. И где они встретятся? На вахте? Чур, меня, чур! Колька зарядил на видаке Бенни Хилла и невпопад хохотал над сто раз виденными шутками, а потом вдруг спросил: – А ты не знаешь, как он умер? Комик помер сидя дома перед телевизором, но чтобы уйти от темы похорон, Сафа сказал, что не знает. Присутствие изменившегося и словно выгоревшего изнутри Коляна тяготило все сильнее, и он подумал, что скорее бы его забрали. Потом за ним пришел автобус. Он не сигналил, стоял с открытыми дверцами и ждал. Внутри сидели молчаливые разом повзрослевшие пацаны, сжимая рюкзачки. Почему рюкзачки? Потому что в инструкции, которую Колен показывал, так и было указано: – Никаких чемоданов и сумок. Только рюкзачки. И только ОДИН на человека. Сафа протянул руку для прощального пожатия, но Колян вдруг засуетился и руки не заметил. Он так торопился, что споткнулся на лестнице и едва не выронил свой куцый рюкзачишко, хотя и был единственным, кто входил с этой остановки. Именно в этот момент Сафа со всей обреченностью понял, что ровно за месяц до совершеннолетия за ним тоже придут. |
