– Не надо, я стою! – откликнулась Сека. – Они лишили тебя глаз, неужели ты будешь и дальше на них работать?

– Что делать, буду, – подтвердил бывший колхозник. – Я сорвал голос, когда Мотя тупым шилом ковырялся у меня в глазницах, но я буду работать на них. И знаешь почему? Мне нужны глаза. Пусть чужие, пусть близорукие, хоть с трупа, но я не хочу быть слепым. Ты не представляешь насколько это тупо, быть слепым. Я ослеп десять минут назад, но все это мне обрыдло. Я ничего не вижу. А как представлю, что не смогу видеть налитую в рюмку водку или голую задницу стоящей раком передо мной женщины меня так и выворачивает наизнанку. Вы ведь вернете мне глаза, капитан?

– Конечно. Прирежь этого гавнюка и считай, что ты уже опять зрячий.

Сека подала Сафе неприметный знак, который он воспринял, как "Тяни время!" и стал исправно выполнять ее просьбу. А что ему оставалось? Лежать с перерезанным горлом плохая альтернатива, лучше уж болтать без остановки, языком махать как помелом, пока он еще не вывалился в широкую щель под подбородком.

– Почему вы хотите убить именно меня? – крикнул он. – Убейте лучше девчонку. Я пальцем никого не тронул. Это все она. Без нее я никто. Ноль без палочки!

– Тут ты не прав! – не согласился Заремба. – Ты единственный в своем роде, таких, как ты на корабле больше нет.

– Я самый обыкновенный. Я трус. Я друга хотел бросить.

– Это очень прискорбно, – согласился Заремба.

Сафа добился таки своего и отвлек его внимание, что позволило Секе сделать неприметный шажочек и сократить расстояние до Чемоданова, отвлекать внимания которого не было и нужды, колхозник и так ни шиша не видел.

– Но дело совсем не в твоих личных качествах, маленький гаденыш, – продолжал Заремба.- Вся загвоздка в другом. Ты с 14 лет болтался на улицах. Ты ни разу не был в больнице, не проходил никаких комиссий, не делал прививок. На берегу тебе просто негде и некогда было вживить чип. По существу ты давно должен был сдохнуть, а вместо этого ты притащился на мой корабль. Ты единственный, на которого не распространяется наше влияние. А это важно.

– Я послушным буду! – пообещал Сафа.

– Покойники все послушные. Режь!

Чемоданов удобнее перехватил шею, Сафа успел только захрипеть, как Сека сорвалась с места. Показалось, что она прыгнула. На самом деле она двигалась с такой скоростью, что контуры ее фигуры размылись в воздухе. Оказавшись без паузы рядом с Чемодановым, она дала ему кулаком в нос, одновременно выворачивая руку с ножом.

Нож, зазвенев, покатился по палубе. Чемоданов вывернулся из захвата, с каратистским выкриком ударил ногой. Он и сам не видел куда. На самом деле, потеряв ориентацию, он оказался в опасной близости от леерного ограждения.

Море сурово взревело, кинуло в него солеными холодными брызгами. Чемоданов инстинктивно развернулся, и леера на провалившейся на волне палубе поднырнули под него.

Чемоданов в мгновение ока перевалил через них и, полыхнув на прощание развевающимися брючинами, улетел навстречу волне. Тьма поглотила его, будто и не было такого.

– Это тебе за Жеку Томилкина! – сказал Сафа.

А Заремба, воспользовавшись суматохой, сбежал. А это было бы круто. Замочить самого капитана Черного корабля!

43.

Когда Марина стала приходить в себя, с Какафоном и Кичей происходили наоборот нехорошие вещи. У обоих ноги будто приросли к палубе. Подростки дергались, но двинуться с места не могли.

– Все ясно! Происки полковника, он все- таки нашел прибор! Этого следовало ожидать! – заявила Марж.