— Здравствуй. Я Оливия.

Антония высвободилась из объятий отца, зажала под мышкой резиновые ласты и протянула ей руку:

— Здравствуйте.

И Оливия, глядя в это юное, ясное лицо, поняла, что Космо был прав и опасаться ей совершенно нечего. Обезоруженная, покоренная непринужденной сердечностью девочки, она пожала протянутую руку.

— Вот хорошо, что ты приехала, — сказала она и, преодолев этот рубеж, оставила дочь с отцом, а сама пошла навстречу матери, терпеливо сторожившей вещи. Пенелопа, вся засветившись, молчаливым любовным жестом раскинула ей навстречу руки, и Оливия, счастливая, бросилась в эти объятия. Она обняла мать изо всех сил, прижимаясь лицом к прохладной гладкой щеке и вдыхая родной аромат знакомых материнских духов.

— Дорогая моя, хорошая, — проговорила Пенелопа. — Прямо не верится, что я здесь.

Подошли Космо с Антонией, и заговорили все разом:

— Космо, это моя мама Пенелопа Килинг…

— Вы легко нашли друг друга в Хитроу?

— Безо всякого труда: я держала газету в руке и розу в зубах.

— Папа́, мы так весело летели! Одного человека стошнило…

— Это весь ваш багаж?

— Долго пришлось ждать в Валенсии?

— …а стюардесса вылила целый стакан апельсинового сока на монахиню, представляешь?

Наконец Космо навел порядок, взял на себя управление строптивой тележкой и вывел их из зала прибытия пассажиров в теплую синюю звездную ночь, наполненную бензиновой гарью и стрекотом цикад. Все они как-то умудрились втиснуться в «ситроен»: Пенелопа на переднем сиденье, Антония и Оливия сзади, туда же навалили вещи и поехали.

— Как поживают Мария и Томеу? И бентамки? — затарахтела Антония. — А ты знаешь, папа́, у меня в этом году «отлично» по французскому! Ой, смотрите-ка, новая дискотека! И роликовый каток! Давайте приедем покататься на роликах, ладно, папа́? И за эти каникулы я обязательно должна научиться виндсерфингу… Если брать уроки, это очень дорого?

Знакомая дорога вела в гору, в сельские места, где по холмам кое-где мерцали огоньки ферм и в воздухе стоял пряный смолистый дух. Подъезжая к дому, они увидели сквозь ветви миндальных деревьев, что Мария зажгла все наружное освещение, так что получилась настоящая праздничная иллюминация. Едва Космо остановил машину и они начали выбираться наружу, как в ярком свете подошли Мария с Томеу — она плотная, загорелая, в черном платье и переднике, а он по такому случаю чисто выбритый и в свежей рубахе.

— Hola, señor, — поздоровался Томеу.

Марию же интересовала только ее любимица:

— Антония!

— Мария! — Девочка выскочила из машины и бегом бросилась к ней обниматься.

— Antonia. Mi nina. Favorita. Cómo esta usted?

Приехали.

Вход в комнату Пенелопы (некогда стойло для ослика) был прямо с веранды. Это была совсем маленькая комнатка, места хватало только для кровати и комода, а платяной шкаф заменяли вбитые в стену деревянные колышки. Но Мария произвела тут такую же тщательную уборку, как у Антонии, и все теперь сияло чистотой и белизной, благоухало мылом и свежевыглаженным бельем, а Оливия поставила на тумбочку у кровати бело-синий кувшин с чайными розами и положила несколько книг. Две ступеньки вверх, и другая дверь открывалась внутрь дома. Оливия открыла ее и объяснила матери, как найти единственную ванную.

— Водопровод не всегда хорошо работает в зависимости от того, довольно ли воды в колодце, так что, если с первого раза вода в уборной не спустится, надо повторить попытку.

— Все замечательно.