|
Я тоже не удержалась от улыбки и порадовалась, что на мне солнечные очки. Улыбка перешла в смех, когда вертолет начал выписывать круги над нами так низко, что по воде побежали волны, а волосы Риса разметало по всему моему телу. Мои собственные волосы под искусственным ветром взметнулись, будто языки пламени. Теперь я смеялась неудержимо, и груди подпрыгивали в такт. Рис лизнул внизу живота, и даже сквозь ткань это заставило меня задохнуться на миг, смех стал тише. Он поднял на меня глаз, и взгляд сказал достаточно: он не хотел, чтобы я смеялась. Рис осторожно укусил меня сквозь ткань. Я вздрогнула всем телом, спина выгнулась, голова запрокинулась и рот открылся в судорожном вдохе. Дойл сжал мне плечи, слегка приведя в чувство. Я дрожала, и сфокусировать зрение было трудно. – Полагаю, для одного раза зрелищ хватит. – Он накрыл мне живот одним полотенцем и протянул Рису второе. Рис смерил его взглядом, и я видела, что он раздумывает, не пуститься ли в спор. Но все же Рис поднялся, постепенно расправляя полотенце, так что мое бикини ни разу не мелькнуло перед объективами. Я вообще-то ожидала, что в конце он разоблачит нашу шутку, но он не захотел. Он очень тщательно укутал меня полотенцем, пока вертолет нарезал над нами круги и ветер от лопастей винта развевал наши волосы. Стоя на коленях, Рис был отчетливо виден, и я подумала: станут журналисты дипломатично затемнять фотографии в стратегических местах, или попросту продадут снимки европейским газетам? Когда я была надежно укрыта от колен до самого верха купальника, Рис подхватил меня на руки. Мне пришлось перекрикивать ветер и шум двигателя: – Я могу идти сама! – Я хочу тебя нести. Он сказал это так серьезно, а мне, в сущности, ничего не стоило разрешить ему это сделать. Я кивнула. Рис понес меня к дому, Дойл шел чуть позади и сбоку от нас. Позади – как хороший телохранитель, но сбоку – чтобы не закрывать обзор камерам. У своего шезлонга он остановился и прихватил еще одно полотенце, потом с привычной текучей грацией направился к дому. Я заметила блеск пистолета под тем полотенцем. Люди в кружащем над нами вертолете не узнают, что кто-то из нас был вооружен. А еще они не узнают, что прямо за дверью, скрытый шторами, нас ждал Холод. Полностью одетый и до зубов вооруженный. Подозреваю, что приставания прессы не слишком меня донимали уже потому, что я считала удачным каждый день, когда меня не пытались убить. Если таков критерий для определения хорошего дня, то что значат один-два вертолета и сколько-то десятков скабрезных фотографий? Не очень много. Глава 2 Холод злыми серыми глазами следил, как Рис нес меня в дом. Холод единственный был против договора с прессой. Он согласился охранять нас, пока мы занимаемся ерундой, но принимать в ней участие отказался наотрез. Не станет он так ронять свое достоинство. Холод был прекрасен в своем гневе, но он всегда был прекрасен. По воле Богини он просто не мог выглядеть иначе. Безупречные линии его лица, совершенный очерк скул заставили бы пластических хирургов рыдать от зависти. Белоснежная кожа, волосы словно мерцающий под лунным светом иней, широкие плечи, тонкая талия, узкие бедра, длинные руки и ноги. В одежде он был красив, без одежды – красив так, что дух захватывало. Надувшись, как обиженный ребенок, он смотрел, как мы идем по холодным плиткам пола. Холод был самым капризным из стражей. Мгновенно злился, с трудом успокаивался и долго дулся. Капризный – вроде бы не то слово, которое можно применить к воину, охранявшему жизнь королевы больше тысячи лет, но это верное слово. Сейчас у него опять был надутый вид, и мне это начинало надоедать. Холод – изумительный любовник и великолепный воин, но разгребаться с его комплексами приходилось чуть ли не целыми днями. |
