|
Холод – изумительный любовник и великолепный воин, но разгребаться с его комплексами приходилось чуть ли не целыми днями. Временами я думала, что не нанималась на должность его психоаналитика. – Царь гоблинов вызывал вас по зеркалу, – оповестил нас Холод тоном таким же мрачным, как его взгляд. – Когда? – спросил Дойл. – Он еще говорит с Китто. Дойл направился к спальне, но остановился и оглядел свой костюм – если его можно так назвать. Потом тяжко вздохнул и пошлепал дальше босыми ногами по плиткам, бросив через плечо: – Если б так была одета Мередит, это принесло бы нам кое-какие выгоды, но мужские тела Курага не привлекают. – Ошибаешься, – ядовито бросил Рис, и резкость этого замечания заставила меня повернуться и посмотреть ему в лицо. Он еще держал меня на руках, так что мое короткое движение получилось довольно интимным. – Гоблины никогда не возражают против благородного куска мяса. Дойл приостановился и нахмурился, глядя на Риса. – Я не о еде говорил. – Я тоже, – буркнул Рис. Тут Дойл замер на месте, босые ноги казались очень темными на бело-голубых плитках. – Что ты имеешь в виду, Рис? – Что многим гоблинам никогда не случалось отведать наслаждения плотью сидхе и что среди них хватает тех, кого вопросы пола не волнуют. – Он потерся щекой о мое плечо в поисках утешения. – Кураг... – начал фразу Холод, но остановился на полуслове. Злость на Риса ли, на репортеров или на что-то еще – не знаю, на что, – исчезла. Лицо отразило оскорбленное бешенство, которое, наверное, испытывали они все. Я погладила Риса по волосам, таким мягким, прижалась к нему покрепче. Провела пальцами по шее и плечу. Фейри успокаиваются, прикасаясь друг к другу. Наверное, люди поступали бы так же, если бы в их культуре прикосновения не были так тесно связаны с сексом. У нас прикосновения тоже могут вести к сексу, но сейчас я просто хотела обнять Риса покрепче и стереть боль с его лица. Дойл сделал несколько шагов назад, к нам, положив руку на стройное бедро. – Кураг... насиловал тебя? Рис поднял голову, оторвавшись от моего плеча. – Он ко мне не прикасался. Но смотрел. Он сидел на своем троне и что-то жевал, как на шоу в ночном клубе. – Нам всем приходилось быть зрителями на таких же представлениях при нашем дворе, Рис. И хоть вслух об этом не говорят, но сколько наших товарищей по гвардии соглашались развлекаться друг с другом на глазах у королевы, лишь бы она освободила их от целибата хоть на час? – Я в этом не участвовал. – Руки Риса судорожно сжались, пальцы больно впились в меня. – Как и я, – сказал Дойл, – но я не стану осуждать тех, кто участвовал. – Рис, ты делаешь мне больно, – тихо сказала я. Он опустил меня наземь, медленно, осторожно, словно не вполне доверяя себе. – Одно дело, когда это твой выбор. И другое – когда ты связан и... – Он помотал головой. Я выпустила полотенце из рук и тронула Риса за плечо. – Изнасилование – всегда отвратительно, Рис. Он улыбнулся так горько, что я прильнула к нему крепко-крепко – чтобы утешить его, а еще – чтобы не видеть этого выражения на его лице. – Не все стражи согласились бы с тобой, Мерри. Ты слишком молода, чтобы помнить, как мы вели себя в войнах. Я льнула к нему, стараясь доставить ему хоть немножко радости своим прикосновением. Я не хотела знать, что у кого-то из моих стражей есть на совести что-то столь мерзкое. Нет, не в том дело. Я не хотела знать, что у кого-то из мужчин, с которыми я сплю, есть на совести что-то столь мерзкое. |
