— Уверена, что сливы уже созрели.

Он пошел за ней.

— Я собираюсь испробовать вовсе не сливы.

Не останавливаясь, она бросила на него надменный, вызывающий взгляд.

Он улыбнулся.

Сад был раем для соблазнителя — большие старые деревья в густой листве, окруженные высокой каменной стеной, — он был достаточно далеко от дома и дорожки, ведущей к реке, так что маловероятно, чтобы сюда забрел кто-то посторонний.

Здесь, среди деревьев, их нельзя было увидеть, не войдя в сад. Амелия оказалась права — сливы уже созрели. Люк сорвал одну. Увидев, что Амелия смотрит на него, протянул ей ягоду, себе сорвал другую.

— Замечательно.

Он откусил кусочек и посмотрел на Амелию; она опять оказалась права — нагретый солнцем плод был божествен. Она проглотила сливу, закрыв глаза в предвкушении; красный сок окрасил ее губы.

У него дух захватило, на мгновение он ослеп. Наконец, вздохнув, он поднял голову и увидел у нее за спиной венчающее сад великолепное для их целей сооружение.

Это была маленькая беседка, которую поставили в центре сада для любителей уединения. Сад раскинулся на склоне холма, и из беседки открывался вид на дальние поля и реку, но деревья, окружающие ее, скрывали этот домик от любопытных глаз.

Многие виллы Мертонов строились джентльменами для своих любовниц! Люк с радостью воспользовался удачными затеями предшественников, но при этом не мог сказать, дол го ли он выдержит, не прикасаясь к своей прекрасной спутнице, и хотя трава под деревьями высокая и густая, а упавших плодов еще мало, цветные пятна на дамском платье стали бы весьма красноречивым свидетельством их занятий.

Он кивнул на беседку. Говорить ему ничего не пришлось — ей не терпелось так же, как и ему. Амелия пошла вперед. Подобрав подол платья, она поднялась по трем низким ступеням, улыбнулась, вошла и уселась на мягкий диван, поставленный так, чтобы можно было любоваться пейзажем.

Она посмотрела на Люка вопросительно и с вызовом. Он секунду помедлил в дверях, а затем шагнул к дивану.

Но было не так, как она ожидала. Он не сел рядом с ней — он уперся коленом в подушку, обхватил ладонями ее лицо и впился в нее губами.

Он был не склонен вести вежливые игры, притворяться, будто между ними еще осталось какое-то пространство. После поцелуев, которыми они обменялись пять дней назад, преграды рухнули — не только ее губы, но вся она целиком теперь принадлежала ему, если бы он этого захотел. Он это знал, и она тоже.

Она ответила на поцелуй пылко, как всегда. Губы ее раскрылись, теплые и зовущие. У этих губ был вкус сливы, и, опустившись на подушку, он впитывал в себя этот вкус.

Оба были голодны, отчаянно голодны, так почему бы им теперь не насытиться вволю?

Некоторое время они только этим и занимались, утоляя аппетит, пробудившийся, но оставшийся за эти пять дней неутоленным. Но этого было мало, чтобы утолить его голод. Или ее.

Он был так захвачен поцелуем, что не заметил, как она — не в первый раз — взяла на себя роль лидера. Расстегнула на нем рубашку и обнажила его грудь. Сначала ему стало холодно, но это ощущение быстро улетучилось — она прикоснулась к нему ладонями, чем потрясла его до глубины души.

Ее смелое и откровенное исследование вынудило его прервать поцелуй. Оно было алчным, жадным, когда она растопырила пальцы и затем согнула их, впиваясь в широкую мышцу, охватывающую его грудь. Она провела ими вдоль, потом поперек, исследуя его так по-хозяйски, словно он был рабом, которым она теперь владела.

У него мелькнула мысль — а не так ли это на самом деле?

Но он затаил дыхание и воспользовался ее увлеченностью, чтобы взять себя в руки, опомниться от пьянящего восторга ее прикосновений. Он расстегнул пуговицы на ее пла тье, обнажил холмики, с которыми уже был знаком, но только при тусклом свете.