– ;Понятно, Форрестер. Либерман, иди умойся, а потом сообщи о случившемся своему воспитателю. А от вас двоих я хочу услышать дополнительные подробности.

Час спустя Лукас готовил уроки, сидя в изоляторе, куда его поместили на два часа. Воспитатель сказал, что сочувствует его семейной трагедии, но она никак не оправдывает проявленной жестокости. Репутация Лукаса – замкнутого, агрессивно настроенного и к сверстникам, и к взрослым – играла против него. За Лукаса никто не вступился. Все считали, что он отвратительно себя ведет и в штыки встречает любые попытки сделать его частью школьного сообщества.

– ;Либерман, твой отец погиб при очень трагических обстоятельствах. Этого никто не отрицает, ;– говорил Лукасу воспитатель, сурово глядя на него. ;– Но это случилось не у тебя на глазах. К тому же ты тогда был совсем мал и вряд ли что-нибудь запомнил. И я сомневаюсь, что Армитидж и Форрестер сознательно избрали такую тему, чтобы поиздеваться над тобой. Твой отец показал себя героем. Едва ли у ребят язык повернулся сказать тебе что-то обидное. Думаю, ты излишне эмоционально отреагировал на их слова. Смею тебя уверить, их обоих серьезно наказали. Мы не попустительствуем разного рода стычкам и издевательствам.

Лукас молчал, стискивал кулаки и пытался сосредоточиться на двух источниках боли – в челюсти и под глазом. Боль была сильной, но переносилась легче, чем необходимость выслушивать лживую болтовню воспитателя.

– ;Ты можешь что-нибудь добавить в свое оправдание?

Молчание.

– ;Либерман, я тебя спрашиваю.

– ;Нет.

– ;У нас принято говорить: «Нет, сэр».

– ;Нет, сэр.

Ночью Лукас заперся в туалетной кабинке и плакал как маленький. Его горе было искренним. Это почувствовали даже те, кто привык издеваться над ним. Ему не мешали… Когда утром Лукас проснулся после нескольких часов тяжелого сна, челюсть по-прежнему саднила, а в голове ощущалась пульсирующая боль. Он принял решение, отступать от которого не собирался.

* * *

– ;Иззи, ты, случайно, не заболела?

– ;С чего ты взяла? Я совершенно здорова.

Она улыбнулась Нони. Разговор происходил в доме на Монпелье-стрит. Встречались они часто. Нони оканчивала школу и просила Иззи подтянуть ее по математике, чтобы не портить аттестат. Иззи, которой математика всегда давалась на удивление легко, охотно согласилась. После занятий они обычно ужинали, а потом болтали на разные темы, далекие от математики. Иногда к ним присоединялась Адель, иногда Джорди, но вместе за стол супруги Макколл садились все реже и реже.

– ;А я смотрю на тебя. Сидишь какая-то отрешенная.

– ;Это я о работе думала. У нас там проблемы.

– ;Какие? Расскажи.

– ;Обычные проблемы, которые возникают на любой работе. Ты все равно не поймешь.

– ;Я что, глупая? ;– обиделась Нони.

– ;Я так не говорила. Просто ты не работаешь в издательстве.

Голос Иззи звучал непривычно резко. Нони вздохнула. И эта тоже не в духе. У взрослых – сплошные проблемы. Только жизнь себе портят, и ей заодно.

* * *

– ;Изабелла, у тебя ничего не случилось?

– ;Папа, с чего ты взял, что у меня что-то случилось? Все как обычно.

– ;Ты какая-то тихая.

– ;А я всегда тихая. У меня все нормально. Просто устала.

– ;Может, эта работа слишком для тебя трудная? Потому что я…

– ;Нет, папа. Совсем не трудная. Давай поговорим о чем-нибудь другом, хорошо?

* * *

– ;Себастьян говорит, ты сильно устаешь.

– ;Кит, он преувеличивает. Я прекрасно себя чувствую.