«Nous commencerions de jeter tous les Jeromes par la fenetre, et puis nous tacherions de nous arranger tant bien que mal avec les Orleans». («Мы начали бы с того, что выбросили бы за окно всех Жеромов, а затем постарались бы как-нибудь столковаться с Орлеанской династией».)

Прежде чем население предместий решило бы, как ему действовать, Морни мог бы произвести свой дворцовый переворот, провозгласить Орлеанскую династию и, таким образом, перетянуть буржуазию в антиреволюционный лагерь.

Тем временем разочарования Бонапарта в области внешней политики усиленно толкают его на путь террора внутри страны. Каждая неудача, которую он терпит вовне, выдает шаткость его положения и питает надежды его противников, а это неизбежно влечет за собой новые проявления так называемой «твердой правительственной власти». Между тем число этих внешних неудач значительно увеличилось в течение последних недель. Прежде всего имела место крупная неудача в отношении Англии. Затем даже Швейцария, хотя она и сделала ряд весьма трусливых уступок, набралась храбрости и запротестовала против дальнейших мер, которые навязывались ей самым бесцеремонным образом. Швейцарскому союзу было официально заявлено, что если окажется необходимым, то французские пехотные полки вступят в его пределы и выполнят те полицейские обязанности, которые не в состоянии выполнить сама швейцарская полиция. Тут даже г-н Керн счел необходимым потребовать свои паспорта, и французскому правительству пришлось уступить. Бельгия, изменившая под диктовку Бонапарта свой закон, отклонила требование Бонапарта о высылке генерала Шангарнье. Комиссия пьемонтской палаты, которой было поручено рассмотреть законопроект о приспособлении сардинских учреждений к idees napoleoniennes, большинством пяти голосов против двух предложила просто-напросто отвергнуть бонапартистский проект. Австрия, прекрасно понимая, что казнь Орсини с головой выдала ей героя Страсбурга и что последний уже не может более тревожить ее в связи с Италией, проявляет к нему заметную холодность.

Попасть в смешное положение — это для французского правительства самый верный путь к тому, чтобы уничтожить себя. Бонапарт сознает, в каком смешном свете выставили его последние неудачные попытки разыграть роль диктатора Европы. Чем более жалкой становится его позиция в Европе, тем острее он чувствует необходимость казаться грозным внутри Франции. Вследствие этого господство террора прогрессивно возрастает. Генерал Эспинас, поставленный во главе министерства внутренних дел, имеет теперь подкрепление в лице бывшего гусарского полковника г-на Буаттеля, стоящего во главе префектуры полиции. «Continental Review» так описывает систему, принятую этими военными приспешниками Второй империи:

«Они взяли старые списки лиц, которые после волнений 1848 и 1851 гг. были признаны полицией опасными, — и стали по этим спискам производить массовые аресты как в Париже, так и в департаментах. Все это было сделано без какого бы то ни было расследования вопроса о том, давали или не давали с тех пор эти лица поводы для предъявления им каких-либо обвинений; последствия получились самые тяжелые. Так, ряд почтенных граждан, увлеченных в 1848 г. порывом, охватившим всю нацию, и сочувствовавших передовым идеям, но затем вовсе оставивших политику, причем многие из них теперь уже отцы семейств и усердно занимаются торговлей, — были оторваны полицией от своих занятий и вырваны из среды своих семейств. Все эти общеизвестные факты показывают, как мало оснований имелось для арестов и насколько отсутствовала даже видимость законности или необходимости проводимого террора. Среди лиц, которых агенты полиции пытались арестовать, встречались такие, которые уже не менее шести лет находились вне Франции и, следовательно, не могли совершить никакого проступка; тем не менее, если бы они оказались в этот момент во Франции, они неминуемо были бы брошены в тюрьму якобы в интересах «общественной безопасности».