|
Все же король колебался. «Клочок бумаги», хотя и был подслащен, пропитан духом верноподданничества и приукрашен средневековыми геральдическими фигурами, все-таки приходился королю не по вкусу. Король испробовал все средства, чтобы отбить у поборников конституции охоту заниматься ею, но последние твердо решили не смущаться никакими актами унижения, не пугаться никаких уступок, лишь бы добиться номинальной конституции с каким угодно содержанием, достигнуть своей цели, хотя бы ползая в грязи. Действительно, королевские послания, которые следовали одно за другим, подобно залпам взвода, отводили не резолюции ревизующих палат, — ибо последние держались, совсем пассивно, — а наоборот, предложения, которые периодически вносили собственные министры короля от его собственного имени. Сегодня они предлагали одну статью. Спустя два дня после принятия ее палатами в ней уже находили недостатки, и король объявлял о том, что ее надо изменить sine qua non [непременно. Ред.]. Наконец, утомленный этой игрой, король в своем послании от 7 января 1850 г. предпринял последний и решительный шаг, пытаясь заставить своих верноподданных отступиться в отчаянии от своих конституционных вожделений. В послании, специально составленном с этой целью, он предложил длинный ряд поправок, которые, как он думал, не будут в состоянии проглотить, по всей вероятности, даже эти палаты. Однако они проглотили их, даже не поморщившись. Таким образом, ничего не оставалось, как покончить со всей этой канителью и провозгласить конституцию. Королевская присяга имела привкус той же балаганщины, какая сопровождала рождение конституции. Король принял конституцию при условии, если он «найдет возможным править с се помощью»; и палаты приняли это двусмысленное заявление как присягу и полный расчет по обязательствам; народные массы отнеслись к этой сделке с полным равнодушием.
Такова история этой конституции. В другом письме я предполагаю дать вам краткий очерк ее содержания, ибо, по странному стечению обстоятельств, этот «бесплотный призрак» стал в настоящее время, по крайней мере официально, операционной базой для соперничающих политических партий, а этим партиям в Пруссии, как и повсюду, суждено начать всеобщее движение, которое в надлежащий момент должно выступить на сцену. Написано К. Марксом 12 октября 1858 г. Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5465, 27 октября 1858 г. Печатается по тексту газеты Перевод с английского
К. МАРКС РЕГЕНТСТВО В ПРУССИИ
Берлин, 13 октября 1858 г. После упорной борьбы прусский дворцовый переворот стал, наконец, fait accompli [совершившимся фактом. Ред.]. Из простого заместителя и уполномоченного короля принц Прусский превратился в регента государства. Как неохотно королева и камарилья сдали свои позиции, видно даже из заключительной сцены этой династической драмы. Их официальный представитель, министр внутренних дел г-н фон Вестфален, отказался поставить свою подпись под декретом, в силу которого король передавал власть своему брату; он ушел в отставку и был заменен г-ном фон Флотвелем. С другой стороны, король отрекся не безусловно, а, как сказано в декрете, «лишь на время, пока я сам не смогу снова выполнять обязанности моего королевского сана», оставляя «в моей собственной власти те дела моего королевского дома, которые касаются меня лично». Первая оговорка придает власти регента временный характер, а вторая по-прежнему сохраняет за королевой распоряжение королевскими расходами. Эта условная форма капитуляции показывает, что, хотя камарилья и была принуждена сдать крепость, она, однако, решила не прекращать борьбы. Действительно, ни для кого не секрет, что после паралитического удара, случившегося с королем на прошлой неделе, его лейб-медики объявили, что они не могут гарантировать ему жизнь хотя бы на год даже при самых благоприятных условиях. |
