|
, но до сих пор одно лишь остается для нее недостижимым, — и Петр I коснулся этого слабого пункта, когда воскликнул, что для завоевания мира московитам не хватает только души». Ред.]. Живительный дух, который нужен России, войдет в ее тело лишь после поглощения поляков. Что же вы тогда бросите на другую чашу весов? На этот вопрос отвечают с разных точек зрения. Одни говорят, что Россия, благодаря освобождению крестьян, вступила в семью цивилизованных народов. Немецкая мощь, недавно собранная в руках пруссаков, как утверждают другие, способна противодействовать всем ударам азиатов. Некоторые же, более радикальные, возлагают свои надежды на внутренние социальные преобразования в Западной Европе [В «Socialisme» конец данного абзаца изложен следующим образом: «Европеец с континента, может быть, ответит мне, что Россия, благодаря освобождению крепостных, вступила в семью цивилизованных народов, что немецкая мощь, недавно собранная в руках пруссаков, способна противодействовать всем ударам азиатов, и, наконец, что социальная революция в Западной Европе покончит с опасностью «международных конфликтов». Англичанин, который читает только «Times», может возразить мне, что, если бы, в худшем случае, Россия захватила Константинополь, тогда Англия завладела бы Египтом и таким образом обеспечила бы путь к своему обширному индийскому рынку». Ред.].
Так вот, что касается первого, то есть освобождения крепостных крестьян в России, то оно избавило верховную правительственную власть от противодействия, какое могли оказывать ее централизаторской деятельности дворяне. Оно создало широкие возможности для вербовки в свою армию, подорвало общинную собственность русских крестьян, разъединило их и укрепило их веру в царя-батюшку. Оно не очистило их от азиатского варварства, ибо цивилизация создается веками. Всякая попытка поднять их моральный уровень карается, как преступление. Достаточно вам лишь напомнить о правительственных репрессиях против обществ трезвости, которые стремились спасти московита от того, что Фейербах называет материальной субстанцией его религии, то есть от водки. Неизвестно, какие последствия в будущем повлечет за собой освобождение крестьян, сегодня же очевидно, что оно увеличило наличные силы царя. Теперь относительно Пруссии. Этот прежний вассал Польши превратился в державу первого ранга лишь под покровительством России и благодаря разделу Польши. Если бы завтра она потеряла свою польскую добычу, она растворилась бы в Германии, вместо того чтобы ее поглотить. Чтобы существовать в качестве особой державы внутри Германии, она обязательно должна опираться на московита. Недавнее расширение ее господства не только не ослабило эти узы, но, напротив, сделало их неразрывными и усилило антагонизм с Францией и Австрией. В то же время Россия является опорой, на которой покоится неограниченная власть династии Гогенцоллернов и ее феодальных вассалов. Она является их щитом против народного недовольства. Таким образом, Пруссия является не оплотом против России, а ее орудием, предназначенным для вторжения во Францию и завоевания Германии. Что же касается социальной революции, то что она означает, как не борьбу классов? Возможно, что борьба между рабочими и капиталистами будет менее жестокой и менее кровопролитной, чем в свое время борьба между феодальными сеньорами и капиталистами в Англии и во Франции. Хотелось бы на это надеяться. Но во всяком случае, хотя подобный социальный кризис может усилить энергию западных народов, он вызовет в то же время, как и всякий внутренний конфликт, нападение извне. Он снова наделит Россию той ролью, какую она уже играла во время антиякобинской войны и со времени возникновения Священного союза, — роль предназначенного свыше спасителя порядка. Она завербует в свои ряды все привилегированные классы Европы. Уже во время февральской революции не один только граф Монталамбер припадал ухом к земле, чтобы услышать, не приближается ли топот казацких коней. |
