Вольф писал это двадцать семь лет тому назад, и описанные события относятся ко времени 1820—1848 годов; но когда читаешь о них теперь, то кажется, что это описание того, каким образом после 1861 г. крепостные России были превращены в так называемых свободных крестьян. Сходство поразительное. В обоих случаях шаг за шагом тот же самый обман крестьян в пользу господ помещиков. И подобно тому, как русский выкуп во всех официальных и либеральных описаниях изображается как огромное благодеяние для крестьян, как величайший шаг вперед в русской истории, точно так же официальная и национал-раболепствующая история изображает нам старопрусское вымогательство у крестьян как всемирно-освободительное событие, перед лицом которого великая французская революция, бывшая ведь причиной всего этого выкупа, отступает на задний план!

Перечень грехов силезского дворянства все еще не исчерпан. В «Neue Rheinische Zeitung» от 5 апреля Вольф рассказывает, как введение свободы промыслов в Пруссии дало разбойникам-рыцарям новый повод для ограбления сельского населения.

«Пока существовали цеховые стеснения, сельский ремесленник или предприниматель уплачивал за свое ремесло или за свое заведение ежегодный, обычно довольно высокий налог господину помещику. Зато он пользовался тем преимуществом, что помещик защищал его от конкуренции других, отказывая тем в разрешении заниматься ремеслом, и что, кроме того, помещик должен был давать ему работу. Так обстояло дело в особенности у мельников, пивоваров, мясников, кузнецов, пекарей, корчмарей или владельцев постоялых дворов, мелочных торговцев и т. д.»

Когда была введена свобода промыслов, защите, которую оказывали имевшим привилегии ремесленникам, пришел конец, и у них повсюду появились конкуренты. Несмотря на это, помещики продолжали взимать прежний сбор под тем предлогом, что он связан не с ремеслом, а с земельным владением; а суды, тоже отдавая предпочтение интересам дворянства, в огромном большинстве случаев подтверждали это бессмысленное притязание. Мало того. Со временем господа помещики стали сами строить водяные и ветряные мельницы, а позднее и паровые, и таким образом сами составили непреоборимую конкуренцию прежде привилегированному мельнику; но несмотря на это, они преспокойно заставляли его платить и дальше старый налог за прежнюю монополию под тем предлогом, что это либо земельный чинш, либо возмещение за кое-какие выполненные помещиком незначительные улучшения в стоке воды и тому подобное. Так, Вольф приводит пример с водяной мельницей с двумя поставами, без всякой пахотной земли, с которой нужно было ежегодно платить помещику 40 талеров, хотя последний построил конкурирующую с ней мельницу, так что на первой мельнице разорялся один мельник за другим. Тем лучше для помещика: мельницу приходилось тогда продавать, а с покупной суммы при каждой перемене владельца помещик получал по феодальному праву [Laudemien] 10% в свою пользу! — Точно так же за ветряную мельницу, которой принадлежала лишь та земля, на которой она стояла, нужно было выплачивать помещику 53 талера в год. Так же обстояло дело у кузнецов, которые вынуждены были платить или же выкупать прежний чинш за монополию, несмотря на то, что не только была упразднена сама монополия, но и тот самый помещик, который взимал чинш, имея собственную кузницу, конкурировал с ними, как и с другими ремесленниками и предпринимателями; несмотря на это, чинш либо погашался путем выкупа, либо продолжал выплачиваться, хотя обратные обязательства помещика, заключающиеся в защите от конкуренции, давно не выполнялись.

До сих пор рассматривались лишь различные формы эксплуатации, которые феодальное дворянство применяло по отношению к имущему сельскому населению, крестьянам с двумя и больше гуфами, и вплоть до вольных огородников, свободных безнадельных крестьян-домовладельцев, выгонных крестьян [Auenhausler] и других; и как бы ни назывались все эти люди, они имели, по крайней мере, хижину, а в большинстве случаев и небольшой огород.