То были бедные люди, а для того, чтобы жаловаться, т. е. вести тяжбу, нужны были деньги, а также и некоторое доверие к суду, — а это бывало редко или же вовсе не встречалось у большинства силезских крестьян.
Скрежеща зубами от бешенства, должен был крестьянин наблюдать за тем, как господа рыцари со своими охотниками или без них, или же одни только охотники, топтали и опустошали его потом и кровью политое поле, как они не щадили никаких всходов, высоких или низких, густых или редких. Они скакали по полю вдоль и поперек со своими охотниками и собаками. Если крестьянин осмеливался возражать, то ему отвечали в лучшем случае презрительным смехом; каков был худший случай, — крестьянин частенько испытывал на своем избитом теле. Капусту с крестьянского огорода поедал благословенный богом, неприкосновенный заяц, а деревья крестьянин сажал для того, чтобы заяц мог утолить свой голод зимой... Но весь этот вред — сущие пустяки по сравнению с тем, что причиняла ему красная и черная дичь, которая... взращивалась в большей части Силезии. Дикие кабаны, олени и лоси раскапывали, пожирали, растаптывали часто за одну ночь то, что крестьянам, «мелкому люду», должно было служить целый год для пропитания и для уплаты налогов и сборов. Правда, потерпевшему разрешалось подавать просьбу о возмещении убытков. Это пытались делать как отдельные люди, так и целые общины. Результат таких процессов представит себе всякий, кто приобрел на своем опыте хоть самое отдаленное представление о старопрусском чиновничестве, о судьях и о ведении процессов... После бесконечных писаний и вызовов в суд крестьянину удавалось, если судьба была благосклонна, получить через несколько лет приговор против дворянина, но хорошенько рассмотрев его и все подсчитав, он оказывался еще более обманутым... А число деревень, на пашне которых в течение 30 лет с каждым годом все злее и злее опустошительно хозяйничали дикие кабаны, олени и лоси, превышает 1000. Мы знаем много отнюдь не больших деревень, которым одна лишь эта неприкосновенная крупная дичь из года в год приносила 200—300 талеров убытка».
И если теперь дворянство требует возмещения за отмену этого права охоты, то Вольф противопоставляет этому требованию другое:
«Полное возмещение за весь ущерб, причиненный дичью, за все опустошения, которые 30 лет причиняли нашим полям благословенные богом лоси, олени, дикие кабаны, а также и сами господа рыцари; это означает в круглых цифрах:
Возмещение по крайней мере в сумме 20 миллионов талеров!»
Завершением всего («Neue Rheinische Zeitung» от 25 апреля 1849 г.) является статья о польской части этой провинции, о Верхней Силезии, которая осенью 1847 г. была поражена таким же ужасным голодом, как тот, который в то время обезлюдил Ирландию. В Верхней Силезии так же, как в Ирландии, разразилась эпидемия голодного тифа, распространившаяся подобно чуме. В следующую зиму она здесь вспыхнула снова, хотя не было ни неурожая, ни наводнения, ни тому подобных бедствий. Чем это объясняется? Вольф отвечает:
«Большая часть земли находится в руках крупных землевладельцев, фиска (государства) и мертвой руки [т. е. духовенства. Ред.]. Только <sup>2</sup>/<sub>5</sub> всех земель находится в руках крестьян, и эта земля невероятнейшим и бессовестнейшим образом переобременена барщиной и сборами в пользу помещика, а также налогами в пользу государства, церкви, школы, округа и общины, между тем как господа помещики по сравнению с крестьянами в лучшем случае уплачивают государству сущие пустяки... Когда наступает день уплаты ренты, чинш взыскивается с крестьянина при помощи кнута, если крестьянин не желает уплатить его добровольно. Недостаток капитала и кредита и изобилие сборов и повинностей в пользу разбойников-рыцарей, государства и церкви вынудили крестьянина попасть в лапы ростовщика и, беспомощно барахтаясь, гибнуть в его путах.
В течение долгих лет унижения и порабощения, в которых держало верхнесилезских крестьян христианско-германское правительство и его разбойничье рыцарство, единственное утешение и поддержку, а отчасти и пищу, крестьянин находил в водке. |